Это последний по времени текст, и писался он долго. Думаю, буду неоднократно к нему возвращаться: дополнять, исправлять. Роман получился головным, засушенным — поскольку старалась вместить в него чуть ли не все свои знания на сегодняшний день. По этой причине может быть интересен лишь тем, кто, как и я, стремится познавать законы мироустройства. Тем, кто положительно воспринял совместную с дочкой «Красную ворону».
Глава 1 ОБЪЯВЛЕНИЕ
Мартовское утро с томительным, болезненно блестящим, назойливо сочащимся сквозь щели в жалюзи солнцем обещало день столь же бессмысленный и полый, что и все предыдущие.
Ничего обнадеживающего или хотя бы нового я не ждал, когда с привычным автоматизмом вытряхнул из почтового ящика дневной улов: пара рекламных проспектов, счета за газ и электричество, бесплатная еженедельная газета.
Писем не было. Дурная привычка, от которой не могу себя отучить: перебирать ежедневный почтовый мусор с тайным, запрятанным от самого себя нетерпением. А ну как выглянет белый или оливковый конверт, легкий, узкий, целомудренно-матовый на фоне кричащего глянца проспектов. Она ведь знает, что Интернет у меня отключен за неуплату. А к телефонам и мобильникам питает с детства иррациональную неприязнь.
Любое письмо, пусть в полстраницы. Содержимое его, маленькая душа, непрочно хранимая бумажными стенками, значения не имеет. Главное — зримый факт, осязаемое доказательство, что хоть в какой-то степени я ей еще нужен.
Писем не было, как и всегда.
Глава 2 ОСТРОВ ГИПЕРБОРЕЯ
Смерзшиеся крупицы песка потрескивали под подошвами.
Была середина мая, море только-только освободилось от зеленоватого панциря льда. Задувал пронизывающий норд-норд-вест. Мне нравилось покачиваться под его ударами, натянув на брови капюшон и засунув руки в глубокие, словно трубы, карманы куртки.
Сладкоголосый Трейфул не соврал: гуманист и мечтатель, рождающийся раз в столетие, профессор психиатрии Майер выбрал неплохое место для последней пристани всех отчаявшихся и уставших. Несмотря на холод и ветер, на свинцовые слои туч, здесь легко дышалось. И отрадно было стоять на берегу окоченелой статуей, обегая глазами взбаламученные, разбуженные теплом океанские просторы.
Целительный остров оказался совсем небольшим, меньше, чем я ожидал: километра три в поперечнике. Холмистый, лохматый от неброской северной растительности, изрезанный глубоко вдающимися в сушу бухтами. Освоили лишь малую часть на восточном побережье: пристань, вертолетная площадка, два каменных одноэтажных здания из белоснежного известняка, одно из которых обнесено прочным забором, деревянные постройки, жилые и хозяйственные, разбросанные по склонам холмов и в ложбинах.
