Лузгину очень не хотелось заходить к своему другу-банкиру, но он давно знал, что плохие новости — это как зубы рвать: надо сразу.

Новый офис «Регион-банка» располагался в Южном микрорайоне, среди серых панельных коробок, захламленных стройплощадок и традиционно грязных весною улиц. Шлепая по рыхлой обочине новыми ботинками, Лузгин матерился полу-вслух, в том числе и в собственный адрес. Именно он, Лузгин, пообещал другу-банкиру «пробить» землеотвод в центре города под строительство здания банка, но сделать это не смог, напоровшись на странную увертливость знакомых начальников из городской администрации. В итоге банку дали землю в Южном. Правда, землю «чистую», без сноса старого жилья и отселения, что обошлось бы банку в миллиард-другой. И все-таки Лузгин вздрагивал от каждого звонка банкира: десять тысяч «баксов», полученных от банка за посредничество, давно обратились в дым над трубой дорогого круизного теплохода, а плачены они были за площадку в центре, авансом. Друг-банкир денег назад не требовал, даже части, но крючок этот Лузгин видел постоянно висящим перед собственным носом. И он знал, что время придет и удочку дернут.

Взбираясь по грязному мрамору банковского крыльца, Лузгин со злостью подумал: сейчас потянут…

Секретарша в приемной друга-банкира Кротова, кривоногая молодая стерва, была вечным и точным барометром, демонстрирующим отношение хозяина к посетителю. Когда Лузгин, кивнув на ходу и буркнув «здрасьте», двинулся в сторону дубовой хозяйской двери, стерва не дернулась, но и не улыбнулась. «Ждет, — подумал Лузгин, — но знает, гад», — и потянул тяжелую дверь на себя.

Кабинет Кротова был обставлен модной черной мебелью, с черно-белыми аксессуарами на столе, черно-синим ковром на полу и светло-серыми вертикальными жалюзи на окнах. Красный твидовый пиджак банкира выглядел в этой черно-белой геометрии маленьким взрывом.

Вечерний субботний рейс компании «Тюменьавиатранс», вылетавший из московского аэропорта Внуково, был рейсом весьма специфическим. Простых пассажиров на нем практически не было: «простые» улетали из Москвы в пятницу, чтобы выходные провести дома, в семье. Субботний же рейс «Авиатранса» вез элиту, начальников, распорядок жизни которых обязывал их первую половину субботнего дня проводить в приемных и кабинетах Кремля, Старой площади, отреставрированного Белого дома на Краснопресненской набережной.

Суббота в Москве была днем для доверенных. Если столичные начальники принимали тебя в субботу, следовательно, ты — свой! С утра по субботам делались как большие одолжения, так и большие разносы, но даже субботние топот и крик начальника воспринимались как признак приближенности, как некое негласное членство в узком кругу избранных.

Заместителю председателя Тюменской городской Думы Виктору Александровичу Слесаренко министр назначил на восемь тридцать утра в субботу.

В старое, казенного вида здание в Китайском проезде Виктор Александрович прибыл в начале девятого, благо, гостиница «Россия», в которой он жил, была от министерства в двух шагах. Показав пропуск вахтеру в вестибюле, он поднялся на третий этаж пешком, намеренно шагая через две ступеньки. В этом году Слесаренко исполнялось пятьдесят: рубеж, старость, брюшко и лишние восемь килограммов, набранных за последние два года. Любимый серый в елочку пиджак сходился на животе в обтяжку, надо бы перешить пуговицы, жена давно предлагала, но Слесаренко упрямился и затягивался потуже брючным ремнем, что плохо помогало и вообще было глупостью, последней причудой мальчишества. Еще два года назад он весил ровно восемьдесят килограммов при росте метр восемьдесят.

Страшно этим гордился, и вот поплыл, раздался, говорил при случае, что в нем — почти центнер.