Мое имя Томас Робинсон. Мне шестнадцать лет. Сегодня четверг, шестое июля, и я даю официальные показания детективу сержанту Хернсу из полиции Ипсвича. Я уже дважды давал показания по этому делу. Все, что мною здесь сказано, есть правда и ничего, кроме правды, и я даю эти показания, вполне отдавая себе отчет в том, что если их примут в качестве свидетельских и они будут фигурировать в суде, то сам я могу подвергнуться судебному преследованию в случае, если какое-либо из моих утверждений окажется ложным или же будет признано таковым.

Я живу в доме «Четырех ветров», это на окраине городка под названием Флайт, на побережье Суффолка. Помимо меня, в доме проживает всего один человек, экономка Джейн Мартин, она ухаживала за мной, еще когда я был ребенком. Отец меня больше не навещает.

Маму убили в этом доме в прошлом году, тридцать первого мая. Все, что произошло в тот день, я уже описал в первых двух моих показаниях. Пришли двое мужчин и убили ее. У одного волосы были собраны в конский хвост, от нижней части уха до шеи тянулся шрам. Я тоже был там, но спрятался, забился в тайник в большом книжном шкафу, что на лестничной площадке. Такие шкафы специально делали для католических священников сотни лет тому назад, чтобы они могли спрятаться, если вдруг их придут искать протестанты. И я успел там спрятаться, а мама — нет. Не смогла, просто времени не хватило. Поэтому и погибла.

Мужчины меня не видели, но сам я хорошо разглядел человека со шрамом через маленькую дырочку для подглядывания в шкафу. Он наклонился над мамой, а когда поднялся, я заметил, как в руке его блеснул золотом какой-то предмет.

Леди Грета Робинсон одевалась, и происходило это в высоком особняке девятнадцатого века, на одной из самых фешенебельных улиц Челси. Она стояла неподвижно, слегка склонив голову набок, перед огромным викторианским зеркалом в раме красного дерева, что находилось в центре спальни. На ней было маленькое черное платье от Шанель без рукавов и с юбкой, едва прикрывающей колени, на шее жемчужное ожерелье, на левом запястье — изящные золотые часики на тонком браслете. Росту в ней было без туфель пять футов семь дюймов.

Короткие черные волосы Греты как нельзя лучше гармонировали с этим нарядом. Они были зачесаны назад и открывали маленькие аккуратные ушки и широкие скулы. Было в ее лице нечто азиатское, а холодные зеленовато-серые глаза придавали взгляду таинственную отстраненность. И все это находилось в контрасте с пухлыми алыми губами, чуть тронутыми помадой и всегда полуоткрытыми, точно она собиралась сказать вам нечто такое, что могло перевернуть всю вашу жизнь. Контраст и противоречие во всем — вот в чем состоял секрет ее привлекательности. Мальчишеская открытость лица и округлые женственные формы. Вот легким движеньем она выскользнула из платья и с минуту созерцала в зеркале свое обнаженное тело. Полные груди не нуждались в бюстгальтере, на талии и бедрах ни капли лишнего жира. Детей, которые могли бы испортить фигуру, она не рожала.

Вот она отвернулась от зеркала и взяла платье от Кристиана Диора, что было перекинуто через спинку старинного кресла чиппендейл. Надела его. Тоже черное, но с рукавами, юбка значительно ниже колен, вырез на груди глубже. Немигающим сосредоточенным взором смотрела Грета на свое отражение в зеркале. Полюбоваться было чем, но сегодня этой женщиной двигал вовсе не нарциссизм. Иметь соответствующий внешний вид — это было продиктовано жизненной необходимостью. Ее барристер, старый хитрый лис по имени Майлз Ламберт, недвусмысленно дал ей это понять. Ей предстояло выступить на публике. Перед мужчинами и женщинами, которые будут смотреть на нее на протяжении нескольких дней со скамей для жюри присяжных, пока сама она будет давать показания. И ее задача — сделать все, чтоб влюбить их в себя. Отныне судьба ее целиком и полностью зависит от них.

Их жизни сложились не столь удачно. У них не было ни титулов, ни платьев от ведущих кутюрье мира, ни роскошного особняка, куда она будет возвращаться каждый день после судебного заседания. Того, что происходит с ними, никто не замечал. И она не должна вызывать у них отторжения. Ведь совсем недавно она ничем от них не отличалась.