Лев Воаз-Иахинов и Иахин-Воазов

Хобан Рассел

Валерий Вотрин.

Предисловие к «Льву Воаз–Иахинову и Иахин–Воазову»

Переезжая на жительство в Америку, почтенный реб Абрам Хохбан из Острога и не ведал, что его сын, который родится в 1925 году в маленьком городишке Лансдейл, штат Пенсильвания, и которого назовут Расселом, станет писателем, автором более семидесяти книг для детей и взрослых. Писать Рассел начал очень рано и даже получил несколько призов, публикуясь в школьных газетах. Потом была война, служба в пехоте и итальянская кампания, за которую Хобан был награжден Бронзовой звездой. После войны он переезжает в Нью–Йорк, где зарабатывает на жизнь иллюстрацией книг и писанием рекламных роликов. В 1973 году, уже живя в Лондоне, куда он переехал в 1969 году и где он живет по сей день, Хобан публикует свой первый «взрослый» роман, «Лев Воаз–Иахинов и Иахин–Воазов», заслуживший признание такого же литературного аутсайдера, Питера Бигла: «Это одна из тех непередаваемо прекрасных книг, которые попадаются тебе, когда ты уже оставил всякую надежду прочесть что‑нибудь подобное… Мне бы хотелось быть ее автором». Услышать такое из уст человека, написавшего знаменитый «Последний единорог», что‑нибудь да значит. «Непередаваемый», «свежий», «превосходный», «завораживающий», — рецензии прямо пестрят этими словами. И рецензенты правы. В англоязычной литературе мало примеров такого удачного переноса мифа на чужую почву, вживления его, яркого, в серые лондонские буднишки. Скитания блудного сына, львиный ров, столпы пред храмом Соломоновым, имена которым Иахин и Воаз, «мне ли не пожалеть Ниневии, города великого…», — сколько смыслов, сколько вечных сюжетов сочетал в своем романе реб Рассел Хобан из Лансдейла, чтобы умилостивить сына своего Аброма от первой жены своей, Лилиан? Вернуть себе сыновнюю любовь с помощью художественного произведения – замысел, конечно, утилитарный. Но не только счастливый Абром — мы все получили возможность насладиться этим великолепным утилитарным замыслом. Теперь он пришел и к русскому читателю — спустя тридцать лет. Что, по сути дела, пустяк по сравнению с вечностью.