Майкл Шейн лениво откинулся на спинку вращающегося кресла, удобно вытянув свои непомерно длинные ноги. Его правая рука находилась в приятной близости от бокала с дорогим коньяком. После очередного глотка он аккуратно возвращал его на пластиковую подставку, которую предусмотрительная секретарша специально приобрела для такого случая, чтобы избежать появления предательских следов на полированной поверхности рабочего стола. Ужасающая влажность жаркого калифорнийского полдня выматывала душу. В застывшем воздухе не чувствовалось ни малейшего дуновения ветерка. И Шейн, хотя и облаченный по сезону в легкую полотняную рубашку с расстегнутым воротником и небрежно закатанными рукавами, коротал часы, мрачно уставившись на два луча солнечного света, проникавших сквозь распахнутое настежь окно его рабочего кабинета, поминая недобрым словом опустившуюся на город жару каждый раз, когда новая капелька пота скатывалась по его лбу к переносице.

С тех пор как Шейн арендовал помещение на Флэглер стрит, он старался придерживаться неписаного соглашения с Люси Гамильтон и прилежно отсиживал здесь свои рабочие часы, даже если не вел очередного расследования. Конец рабочего дня был уже не за горами, и детектив с удовольствием предавался своему любимому занятию, разумно решив, что смакование хорошего напитка при всех обстоятельствах оставалось куда более привлекательным занятием, чем постоянно встречать укоряющий взгляд своей не в меру энергичной секретарши, не устававшей порицать его за вынужденное бездействие. Сквозь плотно закрытую дверь до него доносился деловой стрекот пишущей машинки, и Шейн не переставал удивляться про себя: «Чем, черт возьми, Люси ухитрилась заняться на этот раз?»

Неожиданно привычный звук резко оборвался. Шейн закурил сигарету, с удовольствием проглотил остатки коньяка и сквозь облако дыма уставился на дверь, ожидая появления мисс Гамильтон, уже успевшей накраситься на дорогу, с неизбежной сумочкой в руке, что означало официальное завершение трудового дня. Настенные часы показывали пять минут пятого.

Шейн, в свою очередь, попытался привести в порядок свой туалет, когда дверь его кабинета тихо отворилась.

— Пора заканчивать? — спросил детектив, не поднимая головы.

При ближайшем рассмотрении мистер Бреуер оказался невзрачным мужчиной лет сорока среднего роста и телосложения, внешность которого весьма комично дополнялась преувеличенно претенциозной манерой общения. Привычка передвигаться мелкими семенящими шажками, навязчиво демонстрировать невольному наблюдателю короткие, обутые в белые спортивные туфли конечности, своеобразно контрастировала с дорогим светло-кремовым тропическим костюмом и роскошной шелковой рубашкой, декорированной подчеркнуто безупречным узлом модного галстука. Идеально прямая стрелка его брюк была способна повернуть в отчаяние самого взыскательного критика. Уголок носового платка, в меру высовывающийся из нагрудного кармана пиджака, мог бы послужить последним штрихом к портрету совершенного во всех отношениях джентльмена, если бы не недоступный природе блеск его шевелюры, присущий крашеным волосам. Свою белоснежную панаму он, как и подобает светскому льву, держал в полусогнутой руке.

Устроившись в кресле, которое всего несколько минут назад занимала миссис Дэвис, Бреуер торжественно водрузил это произведение искусства на уголок письменного стола.

Мистер Бреуер аккуратно снял пенсне, каким-то чудом до сих пор удерживающееся на кончике носа, положил его рядом со шляпой, несколько раз растерянно моргнул и наконец извлек из внутреннего кармана пиджака импозантный бумажник свиной кожи.

— Я пришел к вам, мистер Шейн,— объявил он,— чтобы заручиться вашим содействием в предупреждении хладнокровного убийства.

Открыв бумажник, он извлек из него визитную карточку и протянул ее детективу. Пальцы его рук при этом предательски дрогнули.