На матовой стеклянной двери облупившимися черными буквами выведено:

Было ясное, солнечное, почти летнее утро, какие выдаются иногда в Калифорнии ранней весной, когда над городом еще не навис смог. Сезон дождей миновал, холмы зазеленели, а на горизонте виднелись снежные шапки гор. Магазины объявили ежегодную зимнюю распродажу, в домах свиданий повысился спрос на шестнадцатилетних девиц, а на Беверли Хиллз зацвели деревья жакаранды.

Уже несколько минут как я охотился за сине-зеленой мухой, держа наготове хлопушку и поджидая, когда она сядет. Но ей больше нравилось махать крылышками и жужжать пролог из «Паяцев». Часть моего письменного стола была освещена солнцем, и я был уверен, что рано или поздно муха сядет туда. Но как это произошло, я даже не заметил. Просто в какой-то момент жужжание прекратилось и муха очутилась на столе. И в этот же миг зазвонил телефон.

Я осторожно, чтобы не спугнуть муху, протянул к нему руку и медленно снял трубку:

Минут через пять раздался звонок в приемной, потом в дверь постучали. Я решил, что кто-то ошибся комнатой, и ушел. Но затем снова раздался тихий стук и легкое покашливание. Я выглянул в приемную.

Там я увидел девушку. Прежде чем она заговорила, я уже понял, что это моя собеседница. И в этот миг она, как никто на свете, была похожа на леди Макбет. Передо мной стояла чопорная девушка небольшого роста, с гладкой прической и в очках, со стеклами без оправы. Одета она была в строгий коричневый костюм, через плечо висела неуклюжая квадратная сумка, при виде которой невольно вспоминалась сестра милосердия на поле боя, на голове была шляпа, явно принадлежавшая когда-то ее матери. На девушке не было ни одного украшения, ни следа косметики и даже губной помады. Очки без оправы придавали ей вид библиотекарши.

— Так не разговаривают по телефону, — заявила она. — Вам должно быть стыдно.

— Гордость не позволяет мне показать это. Прошу вас, входите.

Я пропустил ее в дверь, потом придвинул девушке стул. Она села на самый краешек.