Я всегда крайне подозрительно относилась к Сатияре. Сами подумайте: богиня мироздания, в чьей власти было изменить любую судьбу лишь по мановению пальца. Старшая и самая могущественная среди богов Таиса, известная всем и каждому защитница обездоленных. Добрая и милосердная. Однако…

Был у богини и небольшой изъян. Ерунда, сущий пустяк, а именно — любовь к различным розыгрышам вкупе с обостренным чувством справедливости, что делало Сатияру крайне невыгодной союзницей. Более того, опасной. Пусть ей ничего не стоило преподнести просящему дар, откликнуться на мольбы и осыпать благодатью. Загвоздка была в одном: дар почти всегда был не тем, что так усердно просили. Богиня шла более изощренным путем, одаривая лишь тем, чем сама считала нужным.

И все равно моя дорогая матушка исправно молилась именно ей. Чтоб ей пусто было! Богине, разумеется, не матушке. С матушкой и так все понятно, бесполезно что-либо объяснять. Однажды Сатияра уже откликнулась ей, подарив спасение из безвыходной ситуации, вот и прониклась родительница. Правда, что за ситуация и что за спасение, выяснить мне так и не удалось. Глубоко в душе я опасалась, что однажды дар богини еще даст о себе знать, но усердно гнала прочь беспокойные мысли.

Молитвы матушки были каждый раз одними и теми же. Вот и сейчас:

— Сатияра, мать заступница, сестра наша и незримая покровительница, молю, взываю к тебе, — шептала мама, стоя на коленях у миниатюрки. По правде говоря, «миниатюркой» это страшилище можно было назвать лишь с очень сильной натяжкой: почерневшая от времени, потрескавшаяся и лишившаяся нескольких кусочков статуэтка. Да нас бы ни в один храм не пустили на порог, узнай, что вместо воинственной длинноволосой девы с мечом в одной руке и с люлькой в другой мы молились ее старой версии — той самой, которую так усердно пытались стереть с лица Таиса епископы и служительницы. Благородная дева была изображена полуголой, сидящей на осле и с колодой игральных карт в придачу. Впрочем, подобный вид лишь лучше отражал неоднозначную суть Сатияры. Да и если подумать, откуда у нас с матушкой деньги на что-то новое?

Солнечный лучик лениво скользнул по моему лицу, отчего я поморщилась и проснулась. Сладкая дрема готова была вот-вот ускользнуть, и это меня расстраивало. Я что-то промычала во сне и перевернулась на другой бок, коря себя за пять лишних минут в теплой постели. Вокруг стоял какой-то странный гул, будто слуги уже вовсю носились по дому, занятые исполнением своих обязанностей. Казалось, только я нахожусь под одеялом и отлыниваю.

— Просыпайся, соня! — ласково позвала матушка и пригладила мои взъерошенные волосы.

— Еще пять минуточек, — зевнула я и захихикала, когда в ответ родительница принялась меня щекотать.

— Вот еще, вставай! С минуты на минуту придет доктор, и если с ним будет лекарь, нам несдобровать, — горько выдохнула мама, а меня словно молнией поразило. Я резко села в постели и широко распахнула глаза, стараясь как можно внимательнее рассмотреть собственные руки, ноги. Не увидев и намека на синяки с травмами, я вскочила с постели и побежала к старому помутневшему зеркалу на внутренней стороне двери платяного шкафа. В отражении была все та же стройная синеглазая девица, разве что немного взлохмаченная. Единственное неприятное ощущение было где-то в районе поясницы. Ничуть не стесняясь маминого присутствия, я задрала подол ночной сорочки и повернулась к зеркалу спиной.

— Что это? — воскликнула я, при виде свежего, еще сочащегося сукровицей завитка ярко-синей татуировки ровнехонько на пояснице. Завиток был удивительно похож на многочисленные выцветшие шрамы на матушкиной спине, которые она так старательно прятала. Да, наверняка со стороны зрелище было крайне неприличным и смешным, однако мне было не до смеха.