— А ты уверена, что она прилетит именно этим рейсом?

— Ну конечно уверена, Ленка! Она мне вчера звонила, просила встретить, — Полина нервно переложила букет из одной руки в другую, по пути машинально сунув нос в душистые розовые бутоны.

— Обалдеть! А ты, как всегда, пятки насалила и готова мчаться к ней по первому зову, — насмешливо произнесла Куприянова, поигрывая ключами от машины. Полина оставила ее язвительное замечание без внимания.

— Уж полночь близится, а Гамлета все нет, — снова нараспев проговорила Ленка. — К чему бы это? Не иначе, как к дождю. Оставь цветочки, а то ты их так совсем занюхаешь.

Полина отмахнулась от подруги, продолжая всматриваться в толпу. Мимо них то и дело проезжали груженые под потолок телеги. Утомленные долгим перелетом пассажиры были похожи на разбуженных во время спячки взлохмаченных барсуков. Толкающиеся поблизости таксисты-нелегалы всем подряд предлагали доехать до центра столицы нашей Родины по цене билета на звезду Альфа Центавра. Какой-то ребенок лет четырех, в съехавшей на одно ухо флисовой шапочке, уже минут десять голосил на одной ноте:

С недавних пор ее жизнь круто изменилась. Ну почему все это случилось именно с ней?! Все произошло как в глупом, наивном, сопливом американском кино. Оборачиваясь назад, она постоянно задавала себе один и тот же вопрос: как?! Ведь в жизни так не бывает!..

Детство ее прошло в лагере для переселенцев, куда привезли ее родители совсем еще маленькой девочкой. В поисках лучшей жизни они бежали из России, наивно полагая, что уж на западе-то все по-другому. Мать ее, Галина Сергеевна Шнайдер, была родом из поволжских немцев, но в семье никогда не знали языка Гете и Фейербаха. Тем не менее, фамилию свою мать Маши берегла как зеницу ока и даже под угрозой расстрела никогда не согласилась бы поменять ее на фамилию мужа. Это был пропуск в рай, которым издалека казалась историческая родина ее предков. После долгих мытарств, оформлений бесчисленных справок и документов вожделенное разрешение на въезд было получено. Без особых сожалений трехкомнатная «распашонка» на окраине Москвы и старенький «Москвичонок» были проданы, и счастливая семья Шнайдер отбыла в сытую холеную Европу.

Галина Сергеевна до самого отъезда проработала на должности детского участкового терапевта. Зарплата была не так чтобы очень, но частенько перепадали коробки конфет, а иногда и денежки от родителей маленьких пациентов. Отец исправно ходил на службу в заштатный НИИ, получал «твердый оклад», которого с трудом хватало на минимальный продуктовый набор и килограмм леденцов «Театральные». Прибыв на окраину Мюнхена, где расположился лагерь для таких же как и они «счастливчиков», они понемногу поняли, что действительность, в которую они так стремились, вовсе не такая безоблачная и радужная. Их маленький райончик — «алькатрас»,

[1]

как его назвали сами его обитатели — включающий в себя пять безликих серых пятиэтажек, крохотный магазинчик вроде сельпо, торгующий семечками, селедкой, пивом «Балтика» и матрешками, три лавочки и тесный дворик — на долгие годы стал их миром, из которого выбраться можно только путем невероятных усилий и беспредельной настойчивости. Без знания языка, а тем более без пересдачи экзаменов, рассчитывать на продолжение врачебной практики было невозможно. Походив на курсы с полгода и с грехом пополам овладев азами немецкого, родители бросили это бесперспективное дело. Отец пристроился в магазин грузчиком, а мать — в няньки к более успешным соотечественникам, живущим в доме напротив. Маленькая Маша, по приезде немедленно переименованная в европейскую и звучную Марику, по достижении шести лет была принята в первый класс немецкой школы.

Малышке удивительно легко давалась учеба. Голубоглазая, белокурая девочка — истинная арийка (видимо, все-таки сказывались гены прошлых поколений) — быстро освоилась среди своих новых знакомых. Уже очень скоро Марика без труда начала разговаривать на чистом немецком языке, хотя дома семейство Шнайдер общалось между собой исключительно на русском. Отец, несмотря на протесты, даже какое-то время занимался с дочерью русской грамматикой, так что в конце концов Марика освоила и письменную речь.

Родители, довольствуясь мизерной зарплатой и пособием, все деньги, вырученные от продажи имущества и квартиры в Москве, тратили на единственную и обожаемую дочь. Но подкожный жирок ушел быстро и незаметно… В старшей школе одноклассницы Марики нередко посмеивались над поношенной одеждой, которую Галина Сергеевна покупала дочери на блошиных рынках, устраивавшихся в их городишке с завидным постоянством. Девочка стеснялась пригласить к себе в дом гостей, никогда не отмечала дни рождения и люто ненавидела ту жизнь, которой жили ее родители.

— Денис, Марк Александрович просил тебя через час зайти. Сказал, что есть одно срочное дело — какие-то наследственные дела, а еще он просил захватить твои наработки по «Балтстрою», — хорошенькая Анечка ослепительно улыбнулась. — Хочешь, могу кофе тебе заварить.

— Нет, Анютка-незабудка, не хочу. Может попозже, — рассеянно отозвался он.

— Ну, как хочешь, — пожала она плечами и, кокетливо вильнув аппетитной попкой, скрылась за дверью приемной.

Денис Кравцов постарался углубиться в документы, лежащие перед ним, но мысли упорно сворачивали совсем не туда, куда нужно. Может зря он отказался от кофе? Хотя нет, не зря, — левую лопатку сегодня ломило и временами обжигало острой болью.

— Ленка! Вставай! Будильник уже три раза звонил, — Полина потрясла подругу за плечо.

— Колобова, отстань, — пробормотала Куприянова, зарываясь в подушку и натягивая на голову одеяло.

— Завтрак на столе! — крикнула Полина уже из ванной. Непослушные волосы то и дело пытались выскочить из горячих щипцов. Она уже минут пятнадцать пыхтела перед зеркалом, безуспешно пытаясь уложить их в прическу.

— Ты здесь надолго? — на пороге возникла Ленка, замотанная в клетчатый плед, волочащийся за ней словно королевская мантия.

— Уже ухожу. Умывайся, — Полина поспешно выдернула шнур из розетки и схватила расческу. — А что злая-то такая? Не выспалась?

Марика открыла глаза. Стрелки на будильнике медленно подбирались к девяти. Дотянувшись до телефона, она посмотрела на экран. Никаких сообщений и никаких звонков не было. Плохо. Она встала, накинула легкий шелковый халат — прощальный привет прошлой жизни и машинально сунула телефон в карман. Пройдя в тесную кухню, Марика приоткрыла окно и закурила.

Вот уже две недели, как она сняла эту крохотную квартирку на окраине Москвы. Убожество, окружающее ее в этой стране, в этом городе ужасало и вызывало отвращение ежеминутно. Толчея в магазинах, грязь на улицах и во дворах, вечно недовольные, неулыбчивые, безликие люди, как муравьи, постоянно снующие по каким-то срочным, не терпящим отлагательства делам. Как это было не похоже на тот размеренный, спокойный и уверенный ритм европейской жизни, к которому она так привыкла! Единственное, что могло хоть как-то примирить ее с действительностью, так это цель, которую она поставила перед собой. Это не может продолжаться долго. Нанятый ею частный детектив честно отработал свой первый гонорар и выложил Марике все интересующие ее сведения. Хотя, признаться честно, работа у него была совсем несложной. Итак, что мы имеем в сухом остатке? Дочь Колобова, тридцатитрехлетняя Полина Тимофеевна, всю свою жизнь проживала по одному и тому же адресу. Мать умерла много лет назад от инфаркта, а других родственников у нее нет. Работает медсестрой в одной из городских больниц, не замужем. И не удивительно, думала про себя Марика, вглядываясь в фотографии, лежащие перед ней на столе. Со снимков на нее глядела невзрачная, бледная больничная мышь. Несмотря на то, что Марика была всего на пару лет старше, девушка с фотографии выглядела по сравнению с ней настоящим ребенком. Серое пальтецо с рыжим пушистым воротником, коричневые практичные до оскомины сапожки на толстой подошве без каблука, большая клеенчатая сумка, неумело прикидывающаяся кожаной, вязаная шерстяная шапочка с помпоном. Марика невольно поежилась. Даже под угрозой расстрела она никогда не согласилась бы так одеться. Единственное, что привлекало в этой девушке, так это глаза. Проницательные, живые, сияющие каким-то влажным блеском, с длинными черными ресницами и тонкими, как ниточки бровями. А когда она улыбалась, то становилась безумно похожей на своего отца. Дрянь! Ух, как же она ненавидит и его и ее!

Марика с силой втянула в себя сырой воздух, и закрыла окно. Зубы стучали не то от холода, не то от бессильной злобы. Конечно, зря она писала эти дурацкие записки. А звонок был вообще верхом идиотизма. Но она просто не в силах была сдержаться. Эта сучка должна бояться!

Марика рывком собрала фотографии и швырнула их на пол. Не было никаких сил думать о том, что эта девица в самом скором времени станет наследницей миллионного состояния. И зачем такой, как она, деньги?! Судя по всему, она пока понятия не имеет о свалившемся ей на голову богатстве. И ничего, живет себе, радуется. Однако времени остается все меньше. После того, как она узнает о наследстве, все будет гораздо сложнее. Проблему необходимо решить в ближайшие дни. А может даже сегодня. Чем раньше, тем лучше. Нужный человек уже найден и ждет только ее отмашки. Он все сделает быстро и легко. И быстрее, быстрее из этой Богом забытой страны!

Она протянула руку, нажала кнопку электрического чайника, и тот уже через мгновение заурчал, как довольный сытый кот. Холодильник был пуст. На столе сиротливо притулилась пластиковая треснутая сбоку мисочка с сухим соленым печеньем. Надо бы сходить в магазин. Марика поморщилась. Рядом с ее домом находился так называемый супермаркет эконом-класса. В первый же день она отправилась туда, чтобы купить какой-нибудь еды. Над контейнерами с картошкой летали мелкие мушки, а запах гнилых овощей был настолько силен, что Марика, приложив к носу надушенный платочек, поспешила отойти оттуда, так ничего и не купив. Покидав в корзину печенье, несколько вакуумных упаковок с копченой колбасой, и пару банок кофе и чая, она отправилась на кассу, где ей пришлось целых пятнадцать минут ждать в очереди. Стоящие перед ней толстые тетки в полный голос обсуждали рецепты приготовления супов, маленькие дети канючили и носились по магазину со скоростью космических шаттлов, поминутно натыкаясь на ноги посетителей, мужики, обдавая вчерашним перегаром, звенели пивными бутылками и матерными выкриками подгоняли неповоротливую кассиршу. Та лениво огрызалась, но темпа работы не ускоряла. Выйдя наконец на улицу, Марика немедленно сунула в рот таблетку, так как голова готова была взорваться. Может, стоит поискать другой магазин? Решено, сегодня же она отправится на поиски чего-нибудь более пристойного. Не помирать же от голода! Она бросила в чашку чайный пакетик, залила кипяток и поболтала ложкой.

Денис открыл глаза. Узкая щель меж занавесок слегка посерела, а это означало, что ночь покинула город. И впереди опять маета сырого холодного мартовского дня. Денис был готов отдать год своей жизни, лишь бы продлить эту ночь — ночь, когда все решилось. Другого выхода нет, и теперь он твердо знает, что ему делать. Сумбур, царивший в его мыслях начиная со вчерашнего вечера превратился в циничный и дерзкий план. Сама судьба бросила ему спасательный круг, когда он уже почти пошел ко дну и не надеялся на спасение. Еще очень далеко до желанного берега, но вдалеке уже видны мерцающие огоньки маяка. Появилась надежда. Он сможет, он доплывет. И сейчас все зависит только от него. Кроме того, он теперь не один. Ради нее он способен на все и даже больше. Одно ее слово, один жест, и он готов босиком бежать по морозу или ступать по битому стеклу. Лишь бы она была рядом.

— Милый, ведь все так просто! — эхом журчал в его сознании сладкий глубокий голос.

Но несмотря на слепое обожание, Денис не мог не чувствовать резкого диссонанса между этим волшебным бархатным голосом и тем, ЧТО он говорил. Ее жестокость пугала и завораживала одновременно. Он смотрел на нее и поражался ее изворотливому женскому уму. Ни один мужчина в мире не смог бы соперничать с ней в виртуозности и бешеной изобретательности. Эта женщина, не задумываясь, пойдет по головам и с милой улыбкой раздавит любого, кто посмеет посягнуть на ее благополучие. Королева. Богиня. А разве для богинь существуют запреты? У них свои законы.

— Мы вместе, милый! Сделай это и я навсегда останусь с тобой! Мы будем самыми счастливыми людьми на свете.

За эти слова Денис был готов на все, что угодно. И ужас, и паника, и растерянность отступали на второй план, выталкиваемые совершенно другими чувствами: восхищением и восторгом от того, что ОНА рядом. В такие моменты он был готов бросить к ее ногам весь мир. Однако где-то глубоко внутри притаился противный червяк сомнения. Он гаденько присосался в районе сердца и временами тяжело и упрямо ворочался там, заставляя Дениса нервничать. Даже самому себе он не хотел признаться, что ему безумно страшно, и отчаяние порой накатывало, обдавая с ног до головы ледяной волной. В такие моменты он чувствовал себя щепкой, которую закружило в бешеном водовороте и все глубже и глубже засасывает в бездонную черную пропасть. Сопротивление бесполезно и бессмысленно. Пощады не будет.

— Полиночка, зайдите, пожалуйста, в пятую палату. Мише Смирнову нужно поставить капельницу, а потом отведите Яну Малинину из второй на УЗИ.

— Хорошо, Семен Валентинович. Я все сделаю, — ответила Полина.

Она уже минут пятнадцать стояла возле поста и перебирала истории болезней своих пациентов. Сосредоточиться не получалось. Только сегодня утром Полине стало по-настоящему страшно. Она вдруг осознала, что здесь речь не идет об ошибке. Опасность реальна. Этот человек, кто бы он ни был, не шутил. Она, казалось, физически ощутила поток ненависти и злобы, который выплеснул на нее звонивший. По голосу было совершенно невозможно определить, женщина это или мужчина. Куприянова раз пятнадцать перематывала и слушала сообщение, пытаясь это понять. Под конец Полина почувствовала, что тошнота резко подкатила к горлу, и она убежала из кухни.

— Ты, Колобова, очень уж трепетная! Пойми, нам необходимо разобраться с этой историей, пока тебя и в самом деле кто-нибудь не ухлопал, — строго сказала Куприянова, когда Полина вернулась обратно.

— Лен, ты что предлагаешь — тебе стать Шерлоком Холмсом, а мне доктором Ватсоном?! — слабо возразила Полина, жадно глотая воду. — У меня даже никаких соображений нет. Не за что зацепиться, понимаешь?

— Елена Сергеевна! К вам курьер из налоговой! — зазвучал из селектора голос секретарши.

— Поняла, Юля. Подпишите бумаги и мне на стол. И принесите мне, пожалуйста, чай, зеленый без сахара.

— Хорошо, Елена Сергеевна.

Юленька была молоденькой, очень старательной, исполнительной, но глуповатой девочкой. Хорошенькая, как у куклы Барби, мордашка, густые локоны до попы и минимум мозгов. Куприянова, конечно, не могла этого не видеть, но за Юлю просил Анатолий Константинович Черемцов, очень неплохой человек, которому вышеупомянутая девушка приходилась то ли двоюродной племянницей его приятеля, то ли троюродной сестрой его первой жены — этих деталей Ленка уже не помнила. В течение года она пыталась научить Юленьку самым элементарным вещам, и, в конце концов, преуспела. По крайней мере, получить у курьера конверт, расписаться в нужном месте, ответить на телефонный звонок и заварить чай Юленька теперь могла без подсказок. Черемцов был несказанно благодарен ей за то, что девочка не вылетела с работы в первый же месяц, и благодарность эта имела весьма ощутимое, и не только устное, но и материальное выражение. А такими спонсорами частные клиники бросаться не должны. Что-что, а заводить полезные знакомства, находить нужных людей и поддерживать с ними хорошие, а иногда даже приятельские отношения, Елене Сергеевне Куприяновой всегда удавалось на пять с плюсом. Ее внутреннее чутье почти никогда не подводило. Редко кому удавалось обмануть ее, и ни у кого никогда еще не получалось заставить играть ее по своим правилам, если она сама того не хотела. А теперь в жизни происходит что-то неправильное, непривычное. Ее близкому человеку угрожает опасность. И бросить это на самотек она не может. Тем более, что сама Полинка уж точно ничего сделать не сможет. Сегодня утром, услышав телефонное сообщение, Куприянова впервые в жизни почувствовала страх. Липкий, противный, животный, неконтролируемый страх. Несколько секунд она не могла прийти в себя, но затем, страх сменился тупой яростью. Кто бы он ни был, этот телефонный незнакомец или незнакомка, она найдет способ отыскать его и наказать. Никто на свете не имеет права угрожать ни ей, ни ее друзьям.

Все утро она старательно перебирала в памяти своих знакомых, которые хоть как-то могли помочь ей в этом деле. Но пока на ум не приходило ничего подходящего. Да еще и Колобова, будь она неладна, не подходит к телефону. В другой день Ленка бы и не подумала волноваться. За Полиной это и раньше водилось — бросить где-нибудь трубку и усвистать часа на три по палатам. Но сегодня было как-то не по себе.

Максим сидел за столом в своем кабинете. Он тупо смотрел на включенный монитор компьютера и на девственно чистые листы бумаги, белым языком свисающие из принтера. Сегодня на оперативке начальник рвал и метал и приказал до конца рабочего дня положить готовый отчет ему на стол. Конечно, Палыча можно понять. У него тоже начальство есть, которое за эти самые отчеты, чтоб они провалились, с него три шкуры дерет. Все это понятно. Но Максим до глубины души ненавидел эту писанину. Ему гораздо проще было провести задержание или распутать какую-нибудь хитроумную аферу, чем описать все это словами. И кто придумал эти дурацкие правила? В конце концов, он не писатель, не журналист, не литератор. У него своя работа есть, которая стоит на месте, пока он тут этой ерундой занимается. Макс с ненавистью отшвырнул мышку так, что курсор заплясал, вычертив на экране хитроумный кульбит, встал из-за стола и потянулся. За окном серела Москва. Низкие косматые тучи несли в своих толстых, рыхлых, словно налитых боках мокрый холодный снег с дождем, а мрачные крыши домов нахохлились, напоминая стаю облезлых мокрых и замерзших воробьев. Когда же весна-то? Нет, не календарная, а настоящая, с ручьями, капелью, и яркими, как желток, маленькими солнышками мать-и-мачехи? Рядом с его домом была теплотрасса и именно на этом месте, каждый год, среди островков черного дырявого снега зацветали эти первые невзрачные цветы. Увидев их Макс Королев всегда радовался, как мальчишка. Но в этом году природа почему-то не торопилась осчастливить людей теплом и солнцем. Макс невольно позавидовал Лешке Березину, своему лучшему другу, а с недавних пор еще и довольно близкому родственнику. Три года назад, он женился на родной сестре Максима, Инне. У них родился сын, племянник Макса — Ванька. И вот родители подарили молодой семье путевки на Мальдивы. Ванька и кошка Дашка — полноправный член семьи Березиных — остались с родителями Макса, чему те были несказанно рады, а Инка и Лешка вот уже как три дня наслаждались всеми прелестями Индийского океана. Вчера Леха позвонил и сказал, что температура там около тридцати градусов.

— Ты даже себе не представляешь, брат Максимка, как здесь здорово! — восторженно верещал в трубку Березин, — Песочек белый, вода прозрачная, как слеза младенца! И самое главное — никаких тебе преступных элементов! Просто рай на земле! Инка опять же всегда рядом. Я хоть жену вижу каждый день. А то ведь с нашей работой мы даже не каждый день встречаемся. Ухожу — они еще спят, прихожу, — они уже спят.

— Хватит уже, — недовольно буркнул Макс, — Прям как первоклассница в Евпатории! Ты там еще ракушки не начал собирать? Тут люди вкалывают день и ночь, а ты, тюлень, на пляже пузо греешь и в океане ластами дрыгаешь! Хоть постеснялся бы мне все это рассказывать!

Березин довольно загоготал в трубку:

— Так я ж специально! Твоя зависть придает мне бодрости!

— Эй, Полина! К тебе пришли! — громко провозгласила Валентина Игоревна, заглядывая в приоткрытую дверь процедурной.

— Кто? — спросила Полина, переставляя пробирки.

— Кавалер в пальто! Выйди — узнаешь. Он тебя на проходной ждет. Я сейчас внизу у бабы Симы была, так мы с ней просто обалдели, как твоего жениха повстречали. Ой, Колобова! Букет у него — просто сказка какая-то! Я такой только по телевизору видала. Его как-то раз на концерте то ли Киркорову, то ли Баскову подарили. А может, Пугачевой? — как бы сама у себя спросила Проскурина.

— Валентина Игоревна, мне сейчас не до шуток. Сами знаете, надо капельницу Мише поменять, а потом — физиотерапия.

— Ладно уж, иди, я сама все сделаю, — сказала начальница, мячиком вкатываясь в кабинет и отталкивая Полину от стола.