В момент, когда сошлись и выстроились в прямую линию семь звезд, частицы космической пыли, копившейся с начала времен в дальних и близких галактиках, начали с невероятной скоростью слетаться в одну точку. Стягивались, сминаясь в плотный ком. Потом, нагревшись от ударов друг об друга, запылали невероятным жаром, спекающим частицы в ядро планеты, накручивая на нее слой за слоем все, что было рядом. Появилось, выпячиваясь из звездного света лицо Создателя, которое тут же начало распадаться на маски — то темные, то светлые. Через краткий — бесконечный миг появились Семь существ, ярких, как пламя, и светлых, как только что рожденный свет. Через миг появилось еще одно существо, безликое — мрачное, темное — сотканное из пустоты, которое усмехнулось отсутствием лица, уплотнилось, уменьшаясь и становясь все отчетливее. А потом — бабах — исчезло, оставив за собой лишь шлейф звука, шелестящего и затихающего в безмолвии готовящейся к рождению планеты — хррррон — прозвучало, как стон. Семеро светлых объединившись, начали какой-то странный танец, уплотняя, сминая, сжимая, раскатывая. Добавили немного того-сего, прочертили русла рек, углубили и уплотнили почву под моря-океаны, сюда вложили минералы, туда — спрятали металлы. Потом новый взрыв, еще яростнее предыдущих. И вот — родилась планета, названная Зорией, с семью лунами и с семью солнцами. Сначала она была ярко — алой, затем, остывая, стала сине-зеленой, щедрой и благодатной.

Светлая Семерка с доброй усмешкой смотрела на свое детище. В начале жизни на Зории было жарко и туманно, постоянно моросили дожди, несущие семена будущей жизни, дули горячие ветры, занося эти семена в глубины материков.

Странным был вид Зории в те времена — гигантские травы самых фантастических расцветок, среди которых бродили огромные неведомые твари, перекрикиваясь гортанными звуками. Другие зверюги нападали из зарослей и пожирали зазевавшихся, тех, кто пережевывал траву и листья. В воздухе парила живность всех форм и размеров, летали кровососы, размерами со скалу, нападавшие на все, что только появлялась в поле зрения. Грохотали почвотрясения, лили дожди, промывая овраги, разливали кипящую лаву извергающиеся вулканы. Среди равнин и гористых плато появлялись трещины, которые иногда заполнялись водой, а иногда уширялись и зарастали зеленью, становясь ущельями с круто вздымавшимися отвесными стенами. В ущельях этих творилось нечто и вовсе несообразное — жизнь там развивалась по-своему. Одна из таких трещин в теле Зории поражала своими размерами. Она образовалась среди плодороднейшей равнины, разделив ее.

Пересекавшая равнину небольшая речушка попала в западню, ее воды залили долину, стали падать в ущелье небольшими водопадами, скапливаясь на дне, разделились на мелкие ручьи и пропадали в рыхлых почвах, заболачивая их. Ущелье разрослось, его хотелось называть уже так: «Ущелье». Среди всей этого влажно — зеленого полумрака зародились странные существа. Там появились драконы — самых разных невообразимых форм. С крыльями, количеством бывало несоразмерным ни туловищам, ни головам. С многочисленными прожорливыми, иногда беззубыми ртами, изрыгающими огонь, воду, раскаленный металл, пар, воняющие премерзко; а иногда — с громадными клыками, не позволяющими смыкать плотно пасти, из которых капала ядовитая слюна, проедающая камни. Жизнь бурлила. Драконы начали активно бороться за свою жизнь и отвоевывали пространство, поедая своих собратьев, родителей, а порой и потомков. Было их там так много, что, казалось, ими кишмя кишело Ущелье. Драконы изводили друг друга в страшных битвах, морили голодом, не подпуская к пище, изгоняли к бесплодной стороне Ущелья, гадили в источники воды, из которых пили соперники. Сколько мгновений длилась эта бойня, для Богов — миг, для умирающих — вечность. И вот, остались: облачный, ледовый, черный, хромовый, зеленый, красный и серый. Этим тварям была дарована жизнь.

Долгие годы бродили семеро гигантских ящеров по Зории, пожирая все и вся, попадающее им на глаза, сотрясая почву своими шагами. Летая на неизмеримой высоте, паря возле пылающих солнц, затмевая порой их своими крыльями. Не могли даже раскаленные светила нанести этим тварям самый мало-мальский вред.

В астрономовых поселениях кипела жизнь, сновал люд по своим делам. В самих башнях были обсерватории и мастерские астрономов. Они своих отпрысков ничему из ремесла не учили — в крови было все, сызмальства знали. Обучали лишь грамоте и счету, что в помощь основным умениям было, к охоте да рыбалке приобщали — в общем, чему всех ребятишек обучали. Девчонок еще домохозяйству обучали. Дочери астрономов росли на диво статными и красивыми, и все становились со временем отменнейшими хозяйками, женами и матерями. Говорили, что заиметь женой дочь астронома — к хорошей жизни, да только в иные сословия и племена не отдавали они дочерей своих. И пристрастились их воровать кочевники, потом продавали где-то за песками, купцы рассказывали о страшном невольничьем рынке в Крамбаре на Вороньем берегу, откуда никто не возвращался. Их дети, рождавшиеся полукровками, теряли обычно почти все свои навыки, только глаза оставались такими же жемчужно-серыми, с всполохами огня вместо зрачка, как у предков, и время чуяли, как дикие звери — воду. Потом случилось так, что постепенно поселения возле часовых башен начали приходить в упадок. Издавна было заведено распределение обязанностей между мужами и женами у астрономов.

Кто за небом следил, а кто вел хозяйство. И теперь, когда исчезли женщины, клан был обречен. Стояли вдоль границы заброшенные часовые башни, полузаросшие всякими ползучими растениями поселения постепенно заносило песком.

Астрономы-мужчины, оставшиеся без своих половинок, продолжали исполнять свои обязанности в разрушающихся городах, пока не отправлялись к праотцам. Скоро осталось лишь несколько действующих часовых башен.

Город Турск располагался на самом берегу пресноводного озера Мэйри, знаменитого на всю Зорию своими колоссальными запасами пресной воды. Места были живописнейшие, с одной стороны к Турску, подступал лес, почти целиком состоящий из кипарисов и сосенок, подлесок — сплошь ягодные кустарники. С другой стороны, открытой стороной поселение выходило на озеро, и вода иногда поднималась так высоко, что вплотную подступала к домам. В сезон дождей, когда бесновались бури и ураганы, становилось страшновато, что разъярившаяся стихия смоет даже самую память о городке. Но это же озеро поставляло рыбу и всяких гадов водных, как съедобных, так и не очень, которых там водилось тьма тьмущая. В сезон ветров прибивало к берегам всякие съедобные травы. В теплый сезон на закате семи солнц от красоты, окружающей Турск, щемило сердце. Мелкий песок, усыпавший берег, приобретал светло-желтый цвет, как у перезревших яблок, что во множестве зреют в садах. Тишина, едва слышно плещутся волны о берег, и вода, по которой словно растеклось алое золото, отражает небо, в этот момент приобретающее фантастический розово-золотой цвет. Прибрежные птицы, наоравшись за день, перелетают с места на место бесшумно, лишь иногда слышался посвист крыльев и, кажется, можно услышать шепот песчинок, по которым идешь и вокруг никого… Можно было вообразить себя Примом или Примой — первыми людьми на Зории, и придумывать названия всему, что видишь, словно впервые, именно ты.

Город обычно кишел людом — рыбаки, несущие добычу за день, издалека миряне ехали за предсказаниями, везли всякие часы на поверку, торговали снедью и вещами. Предлагали самые мыслимые и немыслимые вещи — на мену, на продажу, в подарок за хорошее предсказание. Сватались за подрастающих дочерей астрономов, получая неизменный отказ — ибо только астроном мог жениться на дочери астрономов. Порода не вырождалась — семей астрономов в Мире было великое множество. Девиц незаконных, тимантей лишь не было в этом поселении при башне. Каким-то образом прелюбодейки мешали работе астрономов, и посему не допускались они туда. Кому-нибудь если в городе приспичило их услугами попользоваться — в трех днях пути стоял отдельный фиолетово-розовый замок Багрод, в котором и проживали такие девицы. Туда обычно ездили или пешком ходили юнцы, приезжие, да отребье всякое. Астрономов не были среди посетителей этого замка — не слаживалось ничего там у них, да и не тянуло даже к продажной любви. Поэтому самыми верными мужьями в Мире и считались.