Брижитт проснулась. Светящийся циферблат у ее изголовья показывал четверть четвертого; неопределенное время — уже не ночь, но и еще не утро. Она знала, что ей уже не удастся заснуть и по меньшей мере четыре часа придется оставаться наедине со своими мыслями…

Вместе с пробудившимся сознанием проснулась и боль, к которой Брижитт никак не удавалось привыкнуть. Жизнь… Да разве же это жизнь? Она попробовала пошевелить ногами, не отрывая взгляда от прикрывавшего их белого одеяла. Ни малейшего движения не было заметно. Ее глаза наполнились слезами: она была уверена в том, что ей удалось пошевелиться… Но ведь всем известно, что больные продолжают ощущать свои конечности еще долгое время после ампутации. Ноги Брижитт, какими бы бесполезными они теперь ни были, по крайней мере оставались при ней. Ее общее состояние улучшалось; когда оно полностью войдет в норму, исчезнет и этот странный паралич — следствие перенесенного ею шока. В подобных случаях выздоровление может наступить очень не скоро, и самое главное — это сохранять присутствие духа.

Никто из окружающих, казалось, не проявлял ни малейшего беспокойства по этому поводу, в том числе и муж Брижитт Фергюссон. Дети тоже не волновались, они «как сыр в масле катались» под неусыпной опекой Присси — новой бонны, явившейся настоящей находкой для их семьи. Тетушка Аннабель и дядюшка Саундерс были рады их присутствию в огромном фамильном особняке, — в последние годы им жилось одиноко, и старшие представители аристократического и по-прежнему процветающего семейства с удовольствием делили кров со своей больной племянницей и ее двумя детьми.

Ее звали Присциллой Хавке. Потребовалось некоторое время для того, чтобы Брижитт поняла, что она уже далеко не ребенок. Ее прямые темные волосы были коротко подстрижены, челка до самых бровей закрывала высокий лоб и придавала законченность ее внешнему облику. Лицо девушки было маленьким, бледным, тонким, с чуть втянутыми щеками. Черные брови сходились над огромными, очень выразительными глазами, что и сочетании с чрезвычайно хрупким телом порождало сходство с шаловливым эльфом. Если бы ни зрелое выражение лица, ей можно было бы дать не больше двенадцати лет. Это несоответствие вызывало беспокойство, но только иногда, так как улыбка почти никогда не сходила с губ Присси, и она имела вид старающейся понравиться маленькой девочки, что явно импонировало Фергюссону.

— Она — стюардесса, но хотела бы сменить профессию и стать гувернанткой в какой-нибудь симпатичной семье, — вот я и привел ее к нам. Может быть, она подойдет тебе в качестве помощницы, — объяснил Фергюссон, слегка наклонившись к девушке. Он казался очень довольным своей идеей.

Недоверие Брижитт начало рассеиваться, она радушно улыбнулась Присси.

— Как это любезно с вашей стороны — приехать к нам и взвалить на свои плечи часть моих хлопот! Вы думаете, вам понравится работать гувернанткой после ваших воздушных путешествий? Ваша профессия кажется мне очень интересной!