В книге представлены ключевые эссе западных теоретиков литературы 1960 —1980-х годов, дающие представление о становлении и основных подходах современной литературной теории. Классические работы Дерриды, Бодрийяра, Лиотара, де Мана, Яусса, Изера и др. вводят в проблематику современного гуманитарного знания, знакомят с основными положениями постструктурализма и психоаналитической школы, рецептивной эстетики и постмодернизма, неомарксизма и феминизма. Книга может использоваться как антология для курсов по теории литературы, современной философии, критической теории.
Для преподавателей и студентов гуманитарных специальностей, литературоведов, культурологов.
Предисловие
Обилие публикаций переводов классических текстов западной гуманитарной мысли
[1]
в течение последнего десятилетия не способно сразу сократить накапливавшийся в течение долгих лет разрыв между отечественным и западным литературоведением в сферах исследовательских интересов, в представлениях о том, что именно в науке о литературе обладает первостепенной важностью, в методологии исследования литературы. Для освоения этого нового материала требуется время; кроме того, знакомство с западными работами было, как и прежде, несистематичным, во многом случайным. Мы не можем проделать пройденный западными учеными путь органично, впитывая естественную взаимосвязь идей по мере их развертывания во времени; мы, как это было зачастую в истории послепетровской России, в положении догоняющего, что обусловливает специфику усвоения западных идей в русском духовном пространстве. Предлагаемое пособие имеет целью помочь создать более целостную и исторически достоверную картину возникновения в 60 —80-х гг. XX в. литературно-критической теории, показать, какую роль сыграло в ней сотрудничество литературоведов с философами, психологами, социологами и как, в свою очередь, становление теории преобразило теорию литературы.
В области знакомства с литературной теорией приоритет принадлежит у нас работам И.П. Ильина, А.С. Козлова, Е.А. Цургановой
[2]
. Кроме того, важную роль сыграли следующие сборники первоисточников: «Избранные работы: Семиотика: Поэтика» (1989) Ролана Барта под редакцией Г.К. Косикова, который познакомил с работами культовой фигуры литературной теории; «От структурализма к постструктурализму» (2000), где Г.К. Косиков ставит работы Барта в контекст поисков его эпохи, дает возможность сопоставить развитие его мысли с научным творчеством Клода Леви-Стросса, Альгирдаса-Жюльена Греймаса, Жака Дерриды, Юлии Кристевой; наконец, следует отметить раздел «Феминистская литературная критика» в хрестоматии «Введение в гендерные исследования» (2001, под ред. Сергея Жеребкина), где переводы эссе Элен Сиксу «Смех Медузы» и Аннетт Колодны «Танцы на минном поле» впервые знакомят русского читателя с современной феминистской литературной теорией. Журналы «Новое литературное обозрение», «Вестник МГУ. Серия: Филология» регулярно публикуют переводы работ крупных теоретиков. Особенности российской ситуации гуманитарного знания, возможность при общем запаздывании на десятилетия переводить отдельные книги практически синхронно с их появлением на Западе приводят подчас к парадоксам: при зияющих пробелах в знакомстве с первоисточниками у нас оказалась переведена книга Антуана Компаньона «Демон теории» (1998, русск. пер. С. Зенкина, 2001), представляющая попытку подведения итогов развития литературной теории на конец XX в. как историю разочарования в теории. Но подобная близость по времени к оригиналу скорее счастливое исключение; правилом остается публикация не «горячих», но «остывших» работ западных ученых. Их появление по-русски, пусть с временным зазором в треть века, оправдано необходимостью приблизиться к пониманию способов нового мышления о литературе, путей становления новой методологии гуманитарного знания.
Предлагаемая антология вводит в наш научный оборот и делает доступными для учебно-педагогических целей ряд работ западных теоретиков, написанных с 1957 по 1989 год. В совокупности они иллюстрируют начало и первую фазу произошедшего во второй половине XX в. сдвига в представлениях о сущности и функциях литературы, связанного с возникновением и утверждением литературно-критической теории.
Обыкновенно в предисловиях к антологиям составители отмечают неизбежный элемент произвольности в отборе материалов, элемент искажения смысла при публикации «выбранных мест», вырванных из их первоначального контекста, невозможность представить состояние вопроса, которому посвящена антология, в исчерпывающей полноте. Все эти оговорки в большей мере, чем обычно, относятся к данному сборнику в силу его специфики. Литературно-критическая теория и по содержанию, и по формам письма уже на этапе возникновения, в 1960—1980-х гг., особенно сопротивляется разнесению по четким рубрикам, классификации по подходам. Однако для удобства использования в учебном процессе материал сгруппирован по шести основным направлениям. Примечания, за исключением «Процесса чтения» В. Изера, принадлежат составителю.
Введение
В начале XXI в. аксиомой для западного литературоведения и культурологии стало положение об уменьшении места и роли литературы в жизни современного общества. На протяжении XX в. в разных странах с разной скоростью и разными путями шло постепенное изменение унаследованного от XIX в. статуса литературы как «учебника жизни», «пантеона высших духовно-эстетических достижений человечества», базовой дисциплины школьного образования. Этот статус был подорван не столько громкими периодическими заявлениями критиков и самих писателей о «смерти литературы», «смерти романа», «смерти автора», сколько глубинными процессами в развитии культуры эпохи позднего капитализма. В странах развитого Запада, или «первого мира», после второй мировой войны сложилось общество, которое называют потребительским, информационным, постиндустриальным, где возникает новая культурная ситуация: культура утрачивает локально-национальные свойства, приобретает черты массового товара, становится все более гомогенной, формульной, «одноразовой», все больше использует визуальный и музыкальный, а не словесный образ. Анализ «культурной индустрии» был классически начат теоретиками Франкфуртской школы еще в межвоенный период
[3]
; в 60-е годы свой вклад в осмысление «конца эпохи книгопечатания» и эры аудиовизуальных образов внесли обосновавшийся в США выходец из Франкфуртской школы Герберт Маркузе (1898—1979)
[4]
, «небесный покровитель электронных средств информации» канадец Маршалл Маклюэн (1911 – 1980)
[5]
, который провозгласил «конец эпохи Гутенберга», американка Сюзан Сонтаг (p. 1933)
[6]
. К концу 80-х гг. уже не только философы и культурологи, но и западные литературоведы констатируют в общественном сознании «более или менее осознанную мысль о том, что литература и искусство не представляют уже былой культурной парадигмы, а их функции взяли на себя масс-медиа, которые подлинно представляют современную цивилизацию»
[7]
.
Традиционный литературоцентризм русской культуры несколько затормозил у нас осознание этого факта. Наша критика склонна говорить о крахе русской литературной традиции в послеперестроечные годы, и вне зависимости от оценки уровня текущего литературного процесса выводить эту оценку из катастрофизма новейшей отечественной истории, а не из идущих во всем мире перемен в функциях и понимании литературы. Пока еще очень редко и главным образом у писателей, имеющих опыт жизни на Западе, встречаются близкие западным высказывания, как, например, у Бориса Хазанова: «Надо ли рыдать по поводу того, что в современном обществе, столь разительно похожем на свистящую автостраду, культура, литература, дух – оттеснены на обочину? Может быть, напротив, надо этим гордиться?»
Один из самых авторитетных современных философов Жак Деррида определяет литературу как «исторически обусловленную институцию со своими конвенциями, правилами, и т.д., но это также институция вымысла, которая в принципе позволяет сказать все, что угодно, нарушить, обойти любые правила, и тем самым установить, изобрести границы – и одновременно подвергнуть их сомнению – между природой и институцией, природой и законом, природой и историей»
Вот этим и занята теория, которая получила название «литературной» (Literary Theory). Ее отличие от академической, традиционной «теории литературы» состоит прежде всего в том, что она подвергает сомнению основные, бесспорные понятия академического литературоведения: категорию автора как источника значения произведения, возможность объективной интерпретации произведения, обоснованность эмпирического исторического знания, авторитетность канона классики. Поначалу воспринятая на Западе в штыки, литературная теория быстро набирала популярность и признание, и со второй половины 80-х гг. стала непременной составной частью университетского филологического образования. Бурно росли центры и кафедры литературной теории, обилие новых курсов привело к появлению лавины учебных пособий по литературной теории, между тем как сама дисциплина развивалась динамично и противоречиво. Но институциализация литературной теории в 90-е гг. свидетельствует о том, что тридцать лет спустя после возникновения эта молодая дисциплина утратила подрывной, бунтарский характер, что ее идеи и дух глубоко ассимилированы истеблишментом, и, значит, она нужна и полезна, предлагает ответы на некие сегодняшние глубинные запросы. Научная активность в сфере литературной теории очень высока, и она все теснее смыкается с пограничной ей областью знания. Направленность против привычных схем мышления, против «здравого смысла», междисциплинарность и плюралистичность роднят литературную теорию с дисциплиной, в становлении которой она сыграла важную роль, – с критической теорией (Critical Theory). Если заглавия пособий по литературной теории, выходивших на Западе в 80-е гг., четко определяли свой предмет именно как «литературную теорию» (например, «Путеводитель по современной литературной теории» Рамана Селдена и Питера Уиддоусона, 1985; «Литературная теория XX в.» Дэвида Лоджа, 1988), то с середины 90-х гг. учебники и хрестоматии объединяют теорию литературную с критической или даже вовсе опускают определение «литературная»: все чаще речь идет просто о «теории» («Приступая к теории» Питера Барри, 1995; «Критическая теория сегодня» Лоиса Тайсона, 1999).
Разграничить их в самом деле нелегко, сделать это можно очень условно, поскольку литературная и критическая теория развиваются бок о бок и взаимно подпитывают друг друга.
Вольфганг Изер
Изменение функций литературы
В современном обществе литература уже не занимает само собой разумеющегося места. Было время, когда значение литературы не ставилось под вопрос, но сегодня оно парадоксальным образом падает прямо пропорционально росту доступности книг. Очевидно, литература утратила некоторые функции, ранее свойственные ей в такой степени, что они и принимались собственно за литературу. Умерли определенные представления о литературе, но не сама литература. Заявления о смерти литературы, раздававшиеся то и дело на протяжении последних ста лет от Лотреамона
[13]
до бунта 1968 г., относились к месту литературы в буржуазном обществе. Они никак не затрагивают сущность самой литературы; это лишь симптомы болезни, поразившей концептуальный аппарат и функции литературы.
На протяжении всей своей истории литература испытывала потребность в оправдании, и со времен Аристотеля мы привыкли к критике, которая рассуждает о предназначении литературы и предписывает цели литературы. Отсюда происходит парадокс: литература своими особыми средствами выполняет собственные задачи, тогда как сопутствующая ей критика в форме поэтики или эстетической теории постоянно пытается перевести ее в другие понятия, в другую систему, чтобы приблизить ее к требованиям эпохи. А поскольку эти требования времени постоянно изменяются, изменяются и функции литературы. Ясно, что сегодня литература проходит как раз через такой поворотный пункт.
Почему литература оказалась на периферии современного общества? Означает ли это периферийное положение полную утрату функциональности или утрату только тех функций, с которыми литература ранее отождествлялась? Чтобы ответить на эти вопросы, надо обратиться к недавнему прошлому и выявить в нем те потенциальные функции литературы, которые
не были
реализованы. Без этого взгляда назад невозможно будет увидеть новые пути для развития литературы, потому что пути эти могут возникнуть только через замену: борьба с тем, чем литература
была,
определяет то, чем она может стать в будущем.
Два выдающихся литературных бунта XX в. – дадаизм и парижские события 1968 г. – указу ют обвиняющим перстом на традиционную буржуазную концепцию литературы, в конце концов уничтоженную последствиями двух мировых войн. Но против чего именно были направлены эти бунты, какие уроки можно из них извлечь? В манифесте дадаизма «Как сделать дадаистское стихотворение» Тристан Тцара
