Весна пришла так внезапно, словно долго готовилась преподнести сюрприз: пряталась, таилась, скрывалась среди лесной глуши, хоронилась под высокими речными берегами, а потом как нагрянула, словно обрушилась на землю. Ещё вчера мело по затвердевшему насту, и небо скрывалось в тяжёлых, мутных облаках, а утром всё пошло таять, да так резво, что в снег ступить нельзя — проваливалась нога, а под настом уже текли ручьи. Дороги превратились в сплошную слякоть, и, в общем, к вечеру стало ясно: весна пришла — окончательно и бесповоротно.

Два месяца друзья провели в скитаниях по Селембрис — Паф спешил наверстать упущенное время, потерянное за четыре года. Он неутомимо рыскал на своем крылатом жеребце с востока на запад, и частенько наведывался в южные районы, где зима была мягче, а то и вовсе её не было. Товарищи посетили многие города, но одного Паф избегал: он не желал входить в зоны наваждений — ему претила сама мысль снова примерить на себя судьбу иного героя, прожить его историю и вынести по выходе память о нём, как о самом себе. Влияние зон наваждений порой оказывало очень сильное действие, так что пережитые приключения неохотно отделялись от собственной памяти.

Лён понимал состояние товарища — смерть в образе Алариха оставила в его душе страшное, неизгладимое впечатление. Паф ни словом не обмолвился более о том, как был герцогом Вероньярским. Но иногда Лён замечал, как друг его похож на этот испарившийся из самой истории образ. Так же черны длинные, чуть вьющиеся волосы Пафа, так же смугло его красивое лицо, так же щурит он тёмно-серые глаза. Он так же высок, так же статен, как Аларих.

Да, Паф изменился с тех пор, как они расстались в замке Гонды — он вырос, словно в том кристалле, что скрыл его в себе, он жил таинственной, непостижимой, призрачной жизнью. Испытание Гранитэли наложило на его облик черты умершего героя. И, как в той прекрасной и трагической истории, в которой Гедрикс был подданным Алариха, Лён чувствовал и видел, что сам он, также, как его далёкий предок, уступает другу во внешности. Паф превратился в эффектного, красивого и явно аристократичного молодого человека. И, как тогда же, он был явно слабее своего товарища в магическом искусстве. Как был он на момент исчезновения учеником магистра, так и остался, а Лён за прошедшие четыре года необыкновенно возрос в своих силах — это говорили и Магирус, и Брунгильда.

На востоке ярко зарделась длинная полоса, предвещающая скорый восход солнца. Низкие облака разгорались золотым сиянием — они разделяли глубокую синеву ночи и бледный свет утра. Из глухих лесов, монолитными, тёмными громадами лежащих по земле Селембрис, с хриплыми криками взлетели стаи птиц, словно приветствие рассвету.

Яркая звезда в центре звёздного шатра внезапно побледнела, радужные лучи рассеялись, а в центре начала выпучиваться неясная масса, как будто из распоротой подушки вылезала вата. Из одной точки стремительно вытекали облачные пузыри и тут же раздувались, рождая множество золотисто-белых облаков — всё это расползалось в стороны, образуя чёткое, неразмытое, плотное очертание, как будто в небе рождался воздушный остров.

Поверх компактной груды стали пробиваться золотистые лучи, образовывая сияние, а в следующий миг с востока грянул яркий солнечный залп, отчего корона над облаком заходила множеством цветов. И тут с неба стали низвергаться летающие жеребцы — кони спешили к своим хозяевам, и к Пафу с Лёном подскочили Вейко и Сияр. По всей поляне маги взлетали на своих коней и тут же поднимались в небо. Навстречу прибывшему на Селембрис Дивояру взлетали белые птицы с всадниками на спинах.

Сияр мощно загребал крыльями, вознося своего хозяина высоко над утренней землёй, холодный воздух закипал от множества тревожащих его всадников. Крылатые жеребцы несли волшебников к пылающему холодным светом облаку, с которого местами косо стекали лёгкие хрустальные струи — вода рассеивалась в воздухе и терялась, не долетая до земли. Из дальних мест, из лесных чащоб, от глухих гор восходили новые и новые стаи летучих скакунов.