Началась эта история с событий вроде незначительных. Подходила к концу последняя контрольная по геометрии, и мы толпились в коридоре, ожидая тех, кто еще сох над своими листками.

Между прочим, Нина до сих пор не вышла, и Ант тоже. Наша математичка снабдила их самыми трудными вариантами. Она любила оказывать доверие и говорить: «Каждому по его способностям».

Еще она любила и умела заставлять работать даже самых ленивых из нас. Недаром у Вовки Семиноса вид был такой, словно он только что вырвался из пекла. Само собой, Семинос еще и преувеличивал спою усталость. Отдышавшись, Вовка спросил у нас:

Если тебе восемнадцать лет и ты кончаешь школу, то волей-неволей вторая твоя мысль, когда ты утром открываешь глаза, — об экзаменах. Но именно вторая. И — утром. Днем мысли могут располагаться в каком угодно порядке, наскакивать друг на друга, цепляться одна за другую, перебивать… Вечером все мысли отходят на очень далекий план. Остается одна-единственная. Во всяком случае, единственно важная. И это даже не мысль, а стихия, которой ты отдан во власть, как огромной, захлестывающей волне. Волна может шнырнуть тебя на камни, может мягко покачать, подняв на самый гребень.

Но надо делать вид, что никакой стихия не существует. Ты занята своими делами ничуть не меньше, чем бывала занята всегда, и ждешь Его без пеленой тревоги не дождаться. И уж во всяком случае, у тебя вовсе не замирает дух, когда ты уже видишь Его под своими окнами.

А в самом деле, чего бы ему замирать? Вы расстались несколько часов назад под этими же окнами. И ничего не могло случиться с тех пор: он не мог исчезнуть, разлюбить, уехать из города, у него не могли оказаться другая походка, голос, глаза. Вот он весь, точно такой же, как был несколько часов назад, только в белой рубашке и новых темных брюках, подходит к твоему подъезду.

Это идет уже вечер другого дня, не того, когда писали контрольную. Вина выходит навстречу Виктору, с лицом независимым и деловым. Спрашивает:

— Ты узко купил фиксаж?