В восемь часов утра Люба садилась на своё место и открывала окошко, над которым висела табличка — «Приём телеграмм».

Так начинался её трудовой день.

Телеграммы проходили разные. И деловые, и поздравительные, и ласковые. Они кончались словами — «привет, жму руку», «целую». Таких было почему-то особенно много. Потом ещё попадались слова — «лапочка», «солнышко», «зайчик».

Люба часто удивлялась — сколько существует на свете смешных и ласковых слов.

— Вы знаете, братцы, — сказал капитан Полухин, у художника Брюллова есть такая картина «Последний день Помпеи». Картина знаменитая. Там и извержение вулкана, и землетрясение, и всякие другие бытовые неудобства… Смотрю я сейчас на эту немецкую квартиру, в которой мы с вами находимся, и думаю, что Брюллову здесь, в городе Олау, работёнка бы нашлась — в смысле запечатлеть…

— Да, — сказал Санько. — Помпея местного значения.

Танкисты капитана Полухина ходили по квартире сбежавшего фабриканта. В квартире был полнейший разгром. Валялись раскрытые чемоданы, наспех связанные тюки, осколки стекла, сорванные портьеры. В стакане на тумбочке красовалась искусственная челюсть.

— Порядок, — сказал Логинов. — Дал хозяин ходу! Зубы и те забыл.

— Не до зубов, — сказал Санько, — он ноги-то еле унёс.

Если вас не затруднит, будьте добры, опустите это письмецо в Москве. Прямо в ящик опустите. Ну, если конечно, у вас время свободное найдётся, вы уж тогда лично передайте. Приятно бывает, когда с фронта живой привет привозят. Это точно.

У меня такой, знаете ли, интересный случай на почве живого привета произошёл.

Это весной было. Вызывает меня командир полка и даёт приказание вылететь в Москву в командировку. Ну, я, конечно, собираюсь. Москвичи по-быстрому письма пишут.

Подходит ко мне капитан Соколов.

— Ты, — говорит, — Клименко, в Москву летишь?

Днём в госпиталь пришла почта. Медсестра Опечка выбрала несколько писем, адресованных раненым её палаты, и печально покачала головой. Письма пришли почти всем: и старшине Фалееву, и старшему сержанту Горохову, и сержанту Фёдору Пастухову. Опять не было письма Егору Фоменко.

Олечка отнесла почту в палату. Младший сержант Фоменко сидел у окна с книгой и молча смотрел на товарищей, жадно читавших письма.

— Опять мимо, сестрица?

— Ничего, — ласково сказала Олечка, — вам ещё напишут.

— Возможно, — сказал Фоменко.

Когда капитан Зернов явился в штаб полка, там всё уже знали. Час назад радио передавало письма на фронт. Лейтенант Онищенко слушал Москву. Неожиданно диктор произнёс:

— Капитан Зернов! В нашей студии у микрофона находится мать вашей жены-Татьяна Ивановна Орлова.

Затем Онищенко услышал выступление Татьяны Ивановны. Взволнованным голосом Татьяна Ивановна сообщала своему зятю о том, что двадцать пятого марта у Любы — жены Зернова — родилась девочка.

Через несколько минут эта новость стала известна всему штабу.

Зернов вошёл в кабинет майора. Кроме начальника штаба там находилось несколько офицеров. Козырнув майору и товарищам, Зернов удивлённо огляделся. Все смотрели на капитана и загадочно улыбались.

Она очень мало знала его. И было трудно понять успела ли она его полюбить. Услышав о том, что он едет на войну, она захлопала в ладоши и сказала:

— Киса… Баба…

Он не ждал объяснений и длинных фраз и не стал упрекать её в легкомыслии, У него не было времени,

Герой Советского Союза гвардии старшина Алексей Алексеевич Прохоров возвратился в Москву в воскресенье. Поезд подошёл к перрону, и стук колёс сменился маршевым громом оркестра, шумом голосов, криками «ура!».

Прохоров шагал по перрону с букетом цветов. Отвечая на приветствия и пожимая руки незнакомым людям, он разыскивал в толпе жену. Вера Гавриловна и Сашка должны были приехать на вокзал, но их почему-то не было. «Значит, не получили телеграмму», — подумав Прохоров. Впрочем, это даже хорошо. Сейчас он явится домой, постучит в дверь, услышит знакомый голос: «Кто там?» — и ответит: «Это я, Верочка».

Прохоров пошёл пешком и через полчаса увиден знакомый дом. С трудом сдерживая волнение, он поправил гимнастёрку, проверил, хорошо ли сидит пилотка, и, убедившись, что всё в полном ажуре, направился к воротам.

Здесь следует сказать, что, если бы Прохоров был более внимательным, он непременно заметил бы, что у ворот его дома стояли на стрёме ребятишки, которые сразу исчезли, как только фигура гвардии старшины появилась на горизонте.

Ребятишки влетели во двор.

Марина вязала быстро и очень ловко, Отвлекись она, всё равно руки продолжали бы делать своё дэло. Ей бы сейчас на миг отложить вязание, она бы увидела мужчину —

он

подкатил детскую коляску вплотную к скамейке и поставил её рядом с коляской, в которой лежала Ленка.

Мужчина тихонько прогудел какую-то мелодию, потом сел и замолчал. Скорей всего, он искосс разглядывал свою соседку. Как раз в этот момент подал голос ребёнок, которого привёз мужчина. Марина вязала, не поднимая глаз, а мужчина сказал:

— Спи, товарищ Самарин. Дедушка охраняет твой покой.

Она посчитала петли. Сколько сразу информации — в коляске мальчишка, фамилия его Самарин. Ребёнка сопровождает дед, а поскольку он дед, можно ожидать новых сообщений. Деды большие мастера посудачить. Правда, если быть объективной, нужно признаться, что и бабки не шибко ограничивают себя по части высказываний. Так что в данной ситуации будет кому поддержать беседу.

Ленке седьмой месяц, Марина — бабушка со стажем, но привыкнуть к этому почётному ззанию никак не удаётся. Она бабушка. С ума сойти. Хотя, вообще-то говоря, если сидящий по соседству гражданин внимательно её разглядел, он, конечно, уже заметил, что з волосах её поблёскивает седина. Но она нисколько ей не мешает, наоборот, многие даже считают, что она Марине идёт, она добавляет солидности, хотя, если разобраться, не так уж ей необходима эта самая солидность. Студенты упорно продолжают считать её молодой, но тому есть особая причина. Тут уж нечего прибедняться и изображать всё как нечто обыденное. Безусловно, в её судьбе и в её прошлом есть некая исключительность, которую нельзя забыть, такое даётся далеко не каждому, и потому люди часто вспоминают то, что было в её жизни.

У Кравцова привычка — приступая к работе, непременно осмотреть лицо клиента, И это вполне понятно. Профессия того требует,

В парикмахерской при гостинице он трудится давным-давно. Как демобилизовался, так сюда и устроился. Всё же полезно много лет на одном месте проработать. Если ты мастер и дело знаешь, тебе почёт и уважение. В зале ожидания народу полно, а отдельные товарищи норовят свою очередь уступить, лишь бы к нему, к Кравцову, в кресло сесть. Те, что в первый раз пришли, на возраст надеются: парикмахер седой, значит, со стажем и всё будет в наилучшем виде. Но если посерьёзней разобраться, дело не в возрасте. Случается — у мастера внешность как у профессора химии, а по классу он и не профессор, и не мастер, а многолетний любитель. Весь секрет в таланте, в умелых руках и в понимании вопроса.

Прошлый год в журнале «Служба быта» была статья напечатана про Кравцова. А как всё получилось? Сидел у него в кресле товарищ, делал он ему фасонную стрижку. Слово за слово, разговорились, и Кравцов изложил, как после ранения попал в госпиталь, а когда подлечился, оставили его при госпитале парикмахером. Вернули к довоенной профессии. И так вот до самой до победы обслуживал советских воинов — солдат и офицеров. А в мае сорок пятого довелось ему лично побрить первого коменданта города Берлина генерала Берзарина. Когда Кравцов обо всём этом поведал клиенту, оказалось, что он журналист. И написал он про Кравцова в журнал. В итоге сотрудники парикмахерской и вообще всей гостиницы узнали из печати, что за человек Кравцов Иван Тимофеевич, что он за мастер и как он внёс свой скромный вклад в достижение исторической победы.

Надо сказать — Кравцову повезло. Одно дело — парикмахерская общего типа, и совершенно иная картина, если салон при гостинице. В гостинице какой контингент? В основном приезжие со всех концов нашей необъятной родины. А у Кравцова, между прочим, сильно развита зрительная память. Почему? Потому что, пока сидит клиент и ты к нему приглядываешься с близкого расстояния, многое успеваешь разглядеть. А если ты этого клиента раньше обслуживал, обязательно его вспомнишь.

С особым пристрастием Кравцов разглядывал людей в военном обмундировании и не так молодых, как пожилых, — проще сказать, своих ровесников.

Как правильно сказал один поэт, мы с ним в поезде ехали, расставанья, говорит, и встречи — две главные части, из которых когда-нибудь сложится счастье.

Я хочу коротко осветить одну нашу встречу.

В моём рассказе имеется глазное действующее лицо, как в театре. Фамилию этого товарища я называть не буду и, как зовут, не скажу, не хочу подводить человека и создавать ему трудности на работе. Если бы я только одно его имя привёл — Сергей или, скажем, Анатолий, — кому надо, сразу бы сориентировались, потому что у народа сильная тяга к искусству, он стал очень подкованный. По телевизору то и дело передают детективы, и теперь почти каждый зритель по любой мелочи способен до глазного докопаться.

А сейчас перейду к делу.

Главное действующее лицо — участник битвы за Берлин, гвардии старшина, скажем, Егоров. Вообще-то его фамилия не Егоров, хотя в той битва, надо думать, немало Егоровых участвовало.