Приключения благородного англичанина Перси Блейкни по прозвищу Алый Первоцвет, спасающего ни в чем не повинных французов от гильотины Террора, и его обожаемой жены, прекрасной и смелой французской аристократки Маргариты продолжаются.
Умный коварный агент тайной полиции Шовелен все-таки нашел слабое место у отважного Блейкни — ему удалось схватить Маргариту, и теперь он шантажирует Перси, требуя добровольно сдаться.
На что же готов Алый Первоцвет, чтобы спасти свою величайшую любовь? Пожертвует ли он ради любимой женщины не только жизнью, но и своей миссией?..
Глава 1
Прошло много лет с тех пор, как обугленные руины мрачной Бастилии, каменного воплощения абсолютизма и автократии, стали символом победы человеческой воли и обозначили начало удивительной эры Свободы и Братства.
Но путь этот лежал через мученичество бесчисленных невинных жертв и привел к тирании олигархии, более строгой, более неумолимой и, главное, куда более жестокой, чем могли мечтать диктаторы Рима или Стамбула в своей безумной жажде власти. Это неизменно пробуждало в людях мечту о золотом веке, и поэтому завзятые демагоги никогда не уставали твердить: к золотому веку можно прийти через уничтожение аристократии, лишение людей титулов и богатства, через свержение монархии, изгнание священников и разрушение алтарей, через устранение власти Ассамблеи.
Они ни на минуту не прекращали проповедовать с пеной у рта, эти неутомимые ораторы! И люди следовали их наставлениям, смутно веря, что золотой век настанет очень скоро, в один прекрасный день, после того, как французская земля очистится от последних остатков прежней тирании, не ведая того, что при этом тысячи и десятки тысяч их сыновей и дочерей будут зверски убиты, а их обезглавленные тела станут ступеньками лестницы для равнодушных ног честолюбцев и карьеристов, которые, в свою очередь, погибнут, освободив дорогу для других демагогов и болтливых ораторов. Но потом и они неизбежно будут уничтожены, независимо от их пороков и добродетелей, поскольку самые их идеалы были ошибочными: фанатик Вернуа, безответственный Демулен, богохульник Шометт, гнусный, омерзительный Эбер, властолюбец Дантон. Все, все погибли, один за другим: жертвы собственной жадности и самомнения. Они убивали и, в свою очередь, были убиты. Они слепо наносили удары, как разъяренные звери, и большинство из них делали это из страха, что их тоже пожрут звери более яростные, чем они сами. Все погибли; но не прежде, чем их преступления навсегда запятнали то, что могло стать самой славной страницей в истории Франции, — ее борьбу за свободу. Из-за этих чудовищ — их было не так уж много, но они были очень активны — борьба, сама по себе возвышенная в своих идеалах, благородная по сути, стала ненавистной всему остальному человечеству.
Но, представ перед судом истории, что могут они сказать? Чем доказать свой патриотизм, чистоту своих намерений?
В этот апрельский день 1794-го, или второго года по новому календарю, восемь тысяч человек, мужчин, женщин и детей, были заточены во французских тюрьмах, переполнив камеры, не рассчитанные на такое количество арестантов. За последние три месяца четыре тысячи голов пали под ножом гильотины. Великие имена Франции — ее аристократы, ее законодатели, ее священнослужители, члены последнего парламента, светила науки, искусств, университетов, состоятельные люди, поэты, ученые — были силой вырваны из домов, церквей или убежищ, силой поставлены перед жалкой пародией на судей, осуждены и зверски убиты, и речь идет не об отдельных личностях — уничтожались целые семьи, целые роды, срубались древние генеалогические древа. Одни за несчастье оказаться правыми, другие потому, что имели неосторожность родиться титулованными, некоторые из-за вероисповедания, остальные — по причине свободомыслия. Один человек — за верность товарищу, другой — из-за предательства. Один за то, что открыл рот, другой за то, что придержал язык, третий — просто так, только из-за семейных связей, профессии или предков.
Глава 2
Глиняные ноги
На двадцать шестой день апреля 1794 года, названный, согласно новому календарю, седьмым флореаля второго года Республики, в маленькой комнате со спущенными шторами, на верхнем этаже дома улицы Ла-Планшетт на нищей окраине Парижа, собрались три женщины и один мужчина. Последний сидел в поставленном на возвышении кресле. Он был аккуратно и даже безупречно одет в темный фрак с белым жабо у горла и запястий, белые чулки и туфли с пряжками. Его волосы были закрыты париком мышиного цвета. Тонкие костлявые руки сцеплены на животе.
За возвышением находился занавес, разделявший комнату на две части. А перед ним в противоположных углах сидели на корточках две девушки в серых, льнувших к телу одеяниях, прижав ладони к бедрам. Волосы были распущены, подбородки — подняты, глаза устремлены в одну точку, тела застыли в некоем подобии медитации.
В центре комнаты стояла женщина, глядевшая в потолок. Руки были сложены на груди. Седые, висевшие прядями волосы были частично скрыты широкой летящей вуалью неопределенно-серого оттенка. С узких плеч прямыми, тяжелыми, бесформенными складками ниспадало нечто вроде мантии. Перед ней на маленьком столике, на подставке из черного дерева с искусной резьбой и перламутровыми инкрустациями, стоял большой хрустальный шар. Рядом с ним поблескивала маленькая металлическая шкатулка.
Над головой старухи висела отбрасывающая слабый свет масляная лампа, на которую был наброшен отрезок алого шелка, играющий роль абажура.
У стены выстроилось с полдюжины стульев, пол покрывал изношенный ковер. Кроме этого, из мебели был только сломанный шкаф.
