В книгу вошли остросюжетные детективные произведения — роман «Равновесие страха», повести «Мне не надо бессмертия», «Ковкость пламени», «Импортный свидетель» и другие, а также рассказы.
Перестраивающаяся в стране жизнь диктует иные, более гибкие и действенные формы и методы работы правоохранительных органов. Произведения, включенные в книгу, рассказывают о борьбе сотрудников милиции, суда и прокуратуры с теневой экономикой, бандитизмом и казнокрадством, другими преступлениями. Нити некоторых из них тянутся за рубеж. Но и в этих случаях торжествует закон — преступников разоблачают, и они несут заслуженное наказание.
Слуга закона
«Заря красношерстной верблюдицей рассветное роняла мне в рот молоко», — произнесло воскресное радио. Я встал и выглянул в окно. Солнце плескалось еще невысоко. Я соединил услышанные слова с действительностью и обнаружил, что сегодняшняя заря совершенно непохожа на красношерстную верблюдицу. Наоборот, все обозримое пространство до самого леса было окутано голубоватой дымкой. Красиво, ничего не скажешь. Уже год, как я начал свой пятилетний срок прокурорской службы в этих краях, но со здешней природой как следует не познакомился — не успел. Работы оказалось столько, что совершенно не было времени рассматривать утренние зори и ажурные березы.
Прошелся по комнате, подошел к столу, налил кружку парного молока и выпил. Рядом с крынкой лежала записка от жены о том, что звонил следователь Ямочкин, и текст телеграммы.
Я представил себе, как встречу сегодня в областном аэропорту советника юстиции из аппарата прокуратуры республики Георгия Ивановича Нефедова и отвезу в поселок на отдых к его родственникам, где он месяц будет услаждать их слух рассказами о плавящейся от летнего зноя Москве, в которой я всего только год с небольшим назад жил и работал. Узнал я о приезде советника юстиции еще вчера. Он сам говорил со мною по телефону. Мне было приятно: значит, мой давний наставник Георгий Иванович не забыл меня.
Напишите, что я раскаялся
1
За окнами моей камеры я вижу каждый вечер удивительно красивые закаты, а когда идет дождь, то слышу словно цоканье копыт бегущего по полю табуна.
Приговор не был для меня неожиданным — об исключительной мере наказания с самого начала говорил и адвокат. Дело слушалось у нас, в Верховном суде республики. А состав суда был почти весь из Москвы.
У меня, по-видимому, есть несколько месяцев, чтобы осознать происшедшее. Я, конечно, буду писать Генеральному прокурору и в Верховный Совет. Не то чтобы я боялся смерти — ее все боятся. Но когда долго длится ожидание, думаешь: а вдруг она все-таки не наступит?
Гласность — если, конечно, это не особо изощренная форма выявления инакомыслия — полезна и вам, и мне. Вас пустили сюда, и я расскажу то, что знаю. Расскажу не потому, что убежден в нужности этого разговора для вас и ваших читателей, а потому, что очень хочу жить; ничто не может меня сейчас отвлечь от того, что я смертник.
Поэтому прошу вас, обязательно напишите, что я раскаялся. Печатному слову принято доверять, и, я надеюсь, мне заменят кару двадцатилетней каторгой. Ведь кому-то же они заменяют…
2
«Кто это выдумал, что работа следователя — творческая работа? Скорее всего, не следователь, а журналист какой-нибудь или писатель, как говорится, «для завершения образа». А может, и следователь, только очень плохой, не думающий. Он, видимо, решил, что искать, думать, доказывать — это и есть творить. Вовсе нет. Творить — значит создавать. А что создает следователь? Тома писанины. Не стоит называть его творцом, даже если он доказывает невиновность…» — так думал Нестеров, удобно расположившись в самолетном кресле, лениво проигрывая в сознании сегодняшнее несостоявшееся интервью, которое он должен был, хотя, какое там «должен», обещал дать «Социалистической индустрии».
Но прибывший корреспондент его раздражал. Нестеров к тому же был чрезвычайно занят, и интервью не получилось. Следователь попросил журналиста позвонить ему завтра, но завтра, то есть уже сегодня (Нестеров посмотрел на часы), наступило, и получается, что он подвел корреспондента. Утром придется звонить в редакцию уже из другой республики и извиняться.
…Однажды утром среди прочих писем начальнику следственной части Прокуратуры Союза было доложено и такое, которое требовало немедленной реакции. Это письмо было, во-первых, основанием для возбуждения уголовного дела, а во-вторых, свидетельствовало (если, конечно, все, что в нем изложено, правда) о невиновности некоего осужденного Давиджанова. Это было письмо его матери. Для проверки затребовали дело, из которого явствовало, что оно «состряпано» с грубейшими нарушениями уголовно-процессуальных норм.
Генеральный прокурор принес протест в Президиум Верховного суда республики, и протест этот был удовлетворен.
Приговор городского суда, слушавшего дело в первой инстанции, был отменен, дело Давиджанова было передано для проведения дополнительных следственных действий следователю по особо важным делам старшему советнику юстиции Николаю Константиновичу Нестерову…
3
Генеральному прокурору СССР
Уважаемый товарищ прокурор!
Я не имею возможности обратиться к местным властям по причинам, о которых речь пойдет ниже, поэтому прошу вас прочитать это мое письмо и принять по нему меры по закону и по справедливости.
Прежде всего я хочу, чтобы вы знали, что я заслуженная учительница республики, я воспитала за тридцать лет работы в школе многие десятки и сотни человек советских специалистов, которые трудятся на благо нашей великой Родины во всех уголках нашей страны.
И я не могу поверить в то, что я не сумела воспитать единственного сына. Он, получивший университетское образование, работал журналистом, боролся за справедливость, и вдруг я узнаю, что он совершил гнуснейшее преступление, которое можно только придумать: он совершил насилие над женщиной. Этого не могло быть. Да и доказательства, представленные суду, не свидетельствуют, что он понес наказание заслуженно. К тому же есть обстоятельства, которые заставили меня взяться за перо и написать именно вам, потому что я уверена: описываемый мной случай не относится к разряду ординарных, и бы должны согласиться принять участие в судьбе моего сына.
4
«Оперативная группа — на выезд!» — прозвучало в дежурной части на Петровке, 38, и тотчас же несколько человек, спешно выбежав из подъезда знаменитого здания Главного управления внутренних дел, оказались в «рафике» и, освещая прохожих синим проблесковым маячком своего автомобиля, направились на место происшествия.
Поскольку тело Назарова было найдено на территории Октябрьского района столицы, то следователь прокуратуры именно этого района города Москвы должен был принять к производству дело по факту обнаружения трупа неизвестного гражданина.
Труп обнаружили рабочие стройки на улице Красных Зорь в восемь двадцать одну минуту утра, когда, придя на строительство, принялись выяснять, достаточно ли застыл в формовой чаше цемент и надо ли выписывать новый, — в этот момент и был обнаружен труп неизвестного.
Экспертиза, прибывшая на место происшествия, установила, что покойный перед смертью сопротивлялся, боролся. На теле его были обнаружены следы побоев, а погиб он от элементарной асфиксии, захлебнувшись в растворе цемента, и должен был бы в нем быть погребен навсегда, если бы не дырявая емкость, в которой было обнаружено утонувшее в цементе тело.
Экспертиза установила также, что погибший — мужчина, лицо его имеет признаки восточного происхождения. Судя по одежде, потерпевший — приезжий (в Москве уже много лет не носят пиджаки столь старомодного покроя). В кармане оказалась размокшая бумажка, под инфракрасными лучами превратившаяся в обрывок железнодорожного билета.
