Я даже не думал о том, что предисловие к этой книге придется писать мне. Наверное, мало кому из друзей, близких и многомиллионной армии поклонников Романа Львовича Трахтенберга могла прийти в голову мысль о том, что его яркая жизнь и блестящая карьера так неожиданно и страшно оборвутся осенним вечером 20 ноября 2009 года. А предисловие к нашему совместному творению собирался написать именно он. И это была единственная часть, которую мы не обсуждали. «Предисловие к книге пишется в последнюю очередь, тогда, когда весь текст уже готов» — так говорил мне Рома. Но написать его так и не успел.

Интересно, но за более чем десять лет нашего знакомства книга, которую вы держите в руках, стала первым и последним из наших совместных проектов. Правда, странно было бы для госслужащего в должности вице-губернатора Орловской области, которую я тогда занимал, публиковать под своей фамилией совместные с Ромой опусы.

А весной 2009 года ко мне наконец пришла Свобода в виде прекращения многолетней государственной деятельности и возможности нормально общаться с друзьями. Тут и случилась наша очередная встреча с Романом, ставшая судьбоносной. Я приехал к нему обсудить один из сюжетов с его участием для совершенно другой книги. Он прочитал текст, поднял на меня глаза, поправил очки и изрек следующее: «Предлагаю тебе написать роман. Две наши фамилии на обложке, все дивиденды пополам, я даю основные идеи и редактирую, ты придумываешь героев, сюжетные линии и собственно пишешь. Договорились? Думаю, в любом случае эта книга станет бестселлером…»

Почему я согласился? Во-первых, потому что по-настоящему любил и уважал Рому как друга, очень талантливого и честного человека. Во-вторых, мне была интересна подобная работа. И в конце концов, мы с Ромой понимали друг друга с полуслова: оба Весы по гороскопу (я родился 27 сентября, он — 28-го), оба Обезьяны по году рождения (только я на 12 лет старше). Оказалось к тому же, что у нас довольно близкие художественные вкусы, полно общих знакомых и много общего в отношении к жизни в целом.

Все вышесказанное не значит, что у нас не было споров по содержанию книги. Трахтенберг был в курсе всех литературных новинок, читал в день по новой книге, поэтому пытался просчитать идеальную формулу привлечения читателя к нашему новаторскому произведению. «Знаешь, — говорил он мне, — это должно быть как у Димы Глуховского в „Метро 2032“, но более динамично. Или как у Виктора Пелевина, только лучше. А может быть, как у Сергея Минаева? У него обложки красивые и раскрутка книг отличная. А может быть, пойти по пути Бориса Акунина?» На это я отвечал ему, что если мы будем писать в стиле кого-то из названных авторов, то у нас выйдет копия, которая всегда хуже оригинала. «А что делать?» — вопрошал Роман Львович, глядя мне в глаза. «Писать в стиле Трахтенберга и Богомолова!» — «А это как?» — «Не знаю, давай писать, как получится. Думаю, это будет ни на кого не похоже. Но так, как никто, кроме нас, написать не сможет!» На этой мажорной и оптимистичной ноте мы решили прекратить творческую дискуссию и начали работать.

О господи! Какие только мысли не приходят в голову человеку, который всего каких-то пару часов назад был вполне успешным, по современным меркам, мужчиной, а стал в одну минуту близок к состоянию последнего бомжа. Нет, костюм «Бриони», почти новый, кстати, относительно свежая рубашка и английские туфли, кое-где еще сохранившие блеск, как и чудом не доставшиеся казино часы «Ролекс», которые можно было быстро перевести в денежный эквивалент, могли ввести в заблуждение кого угодно. Но не меня самого. Я потерял практически все, что у меня было, а сейчас стоял у дверей злосчастного заведения и тупо смотрел, как охранники нового владельца открывают мою машину, чтобы отогнать ее туда, где теперь будет жить мой «Лексус». Гипотетически я, конечно, мог бы его выкупить за полтинник, к которому приравнял машину в последний момент, но где его взять, если вокруг кризис, а у меня самого такой минус, что любой здравомыслящий человек, будь он трижды моим другом и соратником, раз десять подумает, прежде чем дать мне хотя бы сотню долларов.

А я ведь чувствовал, что вот-вот удача повернется ко мне лицом, что еще один круг рулетки, еще одна ставка, и все вернется, да еще с прибылью. Эта уверенность не покидала меня весь день, и когда я спускал одну тысячу долларов за другой, то вместо раздражения и сожаления по поводу потерянных денег чувствовал лишь бешеное желание играть дальше и почти осязаемую возможность гигантского выигрыша. Тем более что за соседним столом, гневно посверкивая глазами из-под очков, раз за разом проигрывал в блэк джек местный завсегдатай Лева Новоженов. Обе пепельницы перед ним были полны окурков, пепел уже вываливался на стол, но Лева упорно не давал никому убирать его. Всякие суеверия бывают у игроков. А я вот заметил такую закономерность: когда Лева проигрывает, всем остальным по большей части везет. И это наблюдение еще раз укрепило меня в уверенности, что враг будет разбит и победа будет за нами. Я играл так, как подсказывали мне ощущения: без всякой системы, ставил то на первую и третью дюжину, то на черное, то на какие-то отдельные цифры. Время от времени мне казалось, что моей рукой при словах крупье «Делайте ваши ставки!» водит кто-то другой, но что-то другое внутри подсказывало мне, что я поступаю правильно. До тех пор пока я, проиграв все наличные и отдав для снятия денег свою золотую «Визу», не поставил на кон свой любимый, переливающийся хамелеоном автомобиль. Вот как раз в тот момент, когда я сделал ставку на зеро, у меня в груди закололо и мне вспомнилась идиотская фраза из сериала «Санта-Барбара», от которого лет двадцать назад нельзя было оторвать мою тогдашнюю подружку Ленку. Фраза звучала в каждой серии. Герои, видимо в силу врожденной умственной неполноценности или благоприобретенной глупости, постоянно спрашивали друг у друга: «А правильно ли мы делаем?»

«А правильно ли мы делаем, уважаемый Роман Львович, что, проиграв полмиллиона долларов за несколько часов, ставим на кон единственную оставшуюся у нас материальную ценность, а именно: новенький „Лексус“, да еще приравняв его к половине реальной стоимости?» И отдаем его первому попавшемуся банкиру, который и зашел-то в казино, чтобы сыграть по мелочи, одалживая у него, таким образом, наличные для игры ва-банк. С другой стороны, для меня было странным, что казино согласилось изменить правила и дать мне шанс нанести ему серьезный материальный ущерб, а точнее, выйти с такой крупной ставкой. Все-таки 50 тысяч долларов при игре в рулетку могут превратиться в очень большие деньги. Особенно если ставить на число. Перед последней игрой крупье долго вызывал администратора, тот звонил директору и спрашивал совета, а знакомый официант шептал мне на ухо: «Роман Львович, я вас очень уважаю, но сегодня день не ваш…» Я сделал вид, что не услышал его, но слова «а правильно ли…» уже стучались ко мне в голову, заполняли ее изнутри, оседали слоями сомнений и шевелились волнами неуверенности. Я понял все, когда, расположившись в VIP-зале, увидел, как администратор махнул крупье рукой, тот запустил шарик против часовой стрелки и я услышал магические слова: «Спасибо. Ставки сделаны, ставок больше нет. Ставок больше нет, Роман Львович!» Если бы не последняя его фраза, обращенная ко мне лично, я думал бы, что у меня есть хоть один шанс из тридцати семи. Услышав ее, я понял, что шансов больше нет. Именно это сказал мне блондинистый крупье, которого я никогда прежде здесь не видел. Он, наверное, знал, кто я и как меня зовут, но вот мое отчество… Да и вообще, человек, раскручивающий рулетку, никогда не называет игрока по имени-отчеству. Таков неписаный закон казино. И бесполезно было гипнотизировать взглядом костяную черепушку, сначала прижатую центробежной силой к деревянному краю, а потом начинавшую с мертвым стуком прыгать по разноцветным ячейкам с цифрами. Я отвернулся и пошел к выходу, не допуская и мысли, что мне может повезти. За мной ринулся официант с бокалом виски. «Выпейте, Роман Львович! Вам это нужно!» Я махнул полтинник, на минуту задержался у входа, чтобы отдать своему кредитору ключи и документы на машину, не слушая его слова о том, что машина будет стоять во дворе его банка, что еще завтра я могу за ней приехать… Я знал, что ни завтра, ни когда-нибудь еще не получу обратно своего красавца. И это по непонятной причине расстраивало меня больше всего. Ведь, проигрывая, я поначалу всего лишь расставался с фишками, за которые заплатил — обыкновенными разноцветными пластиковыми кружками, отдавал в чужие руки кредитную карточку, — золотистый кусок пластика, и его тоже было, как-то не жаль. А вот когда охранник забрался в мою машину и завел двигатель, сердце у меня сжалось: я как будто расставался с дорогим мне человеком, с любимой женщиной, с другом, в общем, с кем-то очень мне близким, почти родным. А ведь мы были вместе всего пару тысяч километров…

Так вот, пребывая в таком отвратительно-мерзком расположении духа, я присел на облицованную гранитом завалинку. Блин! Только в нашей стране могут придумать облицовывать завалинки гранитом и мрамором, а потом называть их труднопроизносимыми зарубежными словами типа пандусов. Вытянул предпоследнюю сигарету из помятой пачки «Данхилла» и стал искать зажигалку. «Черт!» — не очень злобно ругнулся я. Скорее всего, забыл ее где-то в казино. И тут я услышал незнакомый мне, немного глуховатый голос: «Вы совершенно правы, Роман Львович!» — и увидел поднесенную к моей сигарете зажженную спичку. Подняв глаза, я увидел обладателя голоса и спички — мужика лет пятидесяти, по виду похожего на бывшего борца-тяжеловеса или штангиста. Отметил про себя необычную золотую печатку у него на пальце. Такие штуки были в моде у бандитов лет двадцать назад и вместе с килограммовыми цепями, красными пиджаками и (на сменку) костюмами «Адидас» составляли обязательный набор для тех людей, которые сейчас стали называться нашей бизнес-элитой. В этой печатке, явно не дутой и по весу соответствовавшей солидной комплекции владельца, присутствовали три немаленьких камушка, похоже натуральных бриллианта хорошей чистоты и огранки, вместе с изумрудом в центре явно что-то символизировавших.

— Именно черт, он же дьявол, он же Мефистофель, он же хвостатокопытное, покрытое шерстью существо, забрал у вас почти все, что было ему нужно от вас. И вы ему отдали это совершенно добровольно! Во всяком случае, вы сами в этом сейчас совершенно уверены.