Летний лес, одурманивающий запахами и сбивающий с толку сумасшедшим многоголосьем, уже давно проснулся и, выслушав самые свежие и яркие сны своих обитателей, плавно перешел к слухам. И они стоили того, — страшное и непонятное убийство произошло на самой опушке, в неприметном домике на две комнаты с треснувшим пополам дымоходом и дивным сортиром, под который был приспособлен бывший киоск по продаже эскимо. Именно эскимо, а не какого–то другого мороженого. По крайней мере, на это указывала выцветшая надпись над окошком: «У нас самое свежее и вкусное только эскимо». Однажды, какой–то лесной умник решил поставить под сомнение правильность написания слогана и заодно блеснуть эрудицией, но так как среди лесных обитателей подобные вызывающие выходки были не приняты, то обернулось это для знатока большими неприятностями. О нем тут же донесли в мэрию, а на второй день туда же с трудом успели донести и его самого, пока он еще дышал, избитый бдительными согражданами. Показаний умник дать таки не успел, но по этому поводу никто особо и не убивался. Хватило того, что специальная следственная комиссия, созданная для изучения всех обстоятельств данного инцидента, нашла при обыске в норе покойного липовый диплом лесной академии, тогда как любой нормальный документ об образовании вырезался только на дубовой дощечке. В общем, когда народ вдоволь поиздевался над тупостью мнимого умника, история была тут же забыта. Только какой–то непонятный инстинкт выработался у местных обитателей, — все, кто умел читать, не могли теперь даже смотреть в сторону надписи на сортире, тогда как безграмотной части населения этот процесс не составлял особого труда. Местное светило медицины, пудель Адольф Павлов, к которому как–то обратились за объяснением сего феномена, основательно помучавшись, назвал его приобретенным рефлексом. Никто, конечно же, ничего не понял. Некоторые даже предложили тут же нести пуделя в мэрию, но порешили приберечь его к какому–нибудь празднику.

По другую сторону дома, левее от крыльца, располагалась не менее занимательная вещь, — деревянная бочка с лежащим в ней деревянным же болванчиком. Все лесные сплетники как один побывали в бочке с целью рассмотреть лицо истукана, но точно также, словно сговорившись, они отказывались отвечать на прямой вопрос о сходстве экспоната с какой–либо исторической личностью. Вокруг бочки с помощью камней была выложена надпись: «Рок–н–рол все еще жив». Значение данного изречения было давно утеряно, да и многие сомневались, что оно вообще когда–нибудь существовало. Только однажды к нему ненадолго проявился интерес публики после того, как те же слова были обнаружены в виде татуировки на заднице у заезжей звезды эстрады Замути. Как только уехала звезда, исчез и интерес.

Так вот, именно в этом чудном домике сегодня утром сознательными лесорубами были обнаружены три трупа. В них тут же были опознаны проживавшая в домике старушка, ее внучка и молодой волк из самого неблагополучного лесного района Гарлема, о котором большинство добропорядочных граждан только слышали, но сами там никогда не были. На место преступления уже прибыли шериф и судмедэксперт. Теперь же лес, затаив дыхание, наблюдал за приближением главного действующего в таких случаях лица — инспектора Бегемота. Тот, не спеша, шествовал по лесной тропинке с измученным выражением морды лица и в огромных наушниках на знаменитых ушах. Эти дорогостоящие наушники и МП 3-плэер, подаренные ему лично мэром, с недавних пор стали таким же обязательным атрибутом самого знаменитого лесного кота, как и красные сапоги с вышитым на обеих халявах логотипом торговой марки «Виска-с», приносившего немалый побочный доход обладателю обуви. Другими обязательными признаками знаменитого сыщика были густой валерьяночный утренний перегар, не позволявший Бегемоту увидеть живое насекомое на расстоянии ближе трех метров, и прорывавшиеся из наушников композиции группы «Энигма», смягчавшие его депрессивное похмельное состояние в случае, если решить данную проблему другим способом не представлялось возможным.

Вот и сейчас, когда кот зашел в дом, его уже встречало несколько пар глаз с совершенно разным выражением, извещенных о его появлении роем всевозможных насекомых, спасавшихся от неминуемой смерти, а теперь в безумии метающихся по комнате. Небрежно кивнув присутствующим головой, Бегемот стал рассматривать валяющиеся на полу трупы. Проигрываемая в этот момент песня «Гуд бай милки вэй» никак не давала ему сосредоточиться, нагоняя приятные воспоминания. Громко отрыгнув от бессилия перед собственным подсознанием и твердо решив все–таки обратиться к психологу, Бегемот отвернулся от трупов и вопрошающе уставился на шерифа Незнайку. Тот для виду окинул своего подчиненного осуждающим взглядом и, тяжело вздохнув, отвел кота к окну и стал вводить в курс дела. В этом месте обязательно следует отметить, что шериф был чуть ли не единственным существом, которым Бегемот искренне восхищался. Шериф был маленького роста, полный, с тонкими черными усиками над верхней губой и в очках, спасавших его от близорукости. Это была личность, создавшая себя собственными руками, что бы там ни говорили многочисленные недоброжелатели. Да и им не было особо чего поставить ему в упрек. Все их обвинения сводились к двум предположениям. По одной версии, Незнайка стал шерифом по протекции самого мэра, тоже не понаслышке знакомого с космосом. По другой — трамплином на столь ответственную должность для него стала кулинарная программа на лесном телевидении, в которой он сознательно акцентировал внимание телезрителей на мясных блюдах. Это и обеспечило ему на выборах поддержку наиболее влиятельных обитателей леса. Пожалуй, только Бегемоту были известны пикантные подробности биографии шерифа. Совершенно непреднамеренно ему удалось собрать кое–какие сведения о своем начальнике, но делиться ими с кем бы то ни было кот не собирался. К тому же эти сведения еще больше расположили его к шерифу. Например, ему стало известно, что настоящее имя его начальника вовсе не Незнайка, а Морис Мурда. Новое имя Морису было просто необходимо для того, чтобы хоть как–то отвлечь внимание от своего поистине недюжинного интеллекта, в случае обнаружения которого можно было ставить жирный крест на карьере. Шериф догадывался об этом, и Бегемот постепенно стал тем единственным собеседником, при котором он не строил из себя дурачка. К тому же Незнайка предполагал, что инспектору было известно и о его тщательно скрываемых эльфийских корнях. Из–за этого он прощал ему все его прегрешения, надеясь на взаимность. Бегемот действительно знал о пикантном происхождении шерифа, но, в отличие от сознательных граждан, не придавал сему факту ни малейшего значения. Он всегда подходил к этому вопросу философски: если кто–то доказывает, что Чебурашка — его личный спонсор, это еще не повод для зависти, — из своего богатого жизненного опыта Бегемот знал, что врут все, без исключений. Если бы не эльфы, то кто–то другой обязательно приватизировал бы Великого Невидимку и стал бы объектом для всевозможных козней. Так что еще спасибо им нужно сказать, за то, что они приняли огонь на себя. Ко всему прочему, сам инспектор верил только в неопровержимые улики, а в деле Чебурашки до сих пор таковых не имелось.

— От этой истории дурно пахнет. Не зря в ней замешаны лесорубы. Иногда мне кажется, что они не способны ни одну из своих историй сделать правдоподобной. Или сознательно не хотят, — тихо проворчал шериф, косо поглядывая в сторону участников происшествия.

Все население леса, а точнее будет сказать, леса и прилесья, делилось на две основные части: людей и зверей. Хотя деление это было сугубо условным, так как заключалось только в наличии или отсутствии хвоста, в количестве и качестве шерсти, в еде и еще нескольких второстепенных признаках. А так, все обитатели этого края существовали как единое целое. И только иногда бабушки рассказывали непослушным внукам страшную историю о том, как в далеком прошлом один змей–диссидент, лишенный должности за злоупотребление своим служебным положением и нарушение служебной же субординации, попытался поссорить людей и зверей, подбив одну молодую человеческую пару, едва связавшую себя брачными узами и еще не определившую для себя жизненные приоритеты, вкусить «яблоко раздора». Но ниспосланный Чебурашкой червяк вовремя вылез из яблока и так напугал своим появлением молодую самку, что она и думать забыла о том злосчастном плоде. Так самая страшная угроза сосуществованию зверей и людей обошла их стороной. У эльфов, правда, была принята другая версия тех событий. Они, с только им присущим высокомерием, доказывали в своем узком кругу, что на самом деле та парочка таки полакомилась спелым фруктом, и за то, что вместе с ним употребила и бедного ни в чем не повинного червяка, была превращена Чебурашкой в эльфов и изгнана из леса. С тех пор эльфы и бродят как неприкаянные по всему миру, лишь небольшими группками просачиваясь в общество людей и зверей, а червяк стал для них запретным существом, которое ни в коем случае нельзя есть. И все бы ничего, если бы сами эльфы, не умеющие держать язык за зубами, не поделились с остальными этой историей. После этого нашлось множество разного рода «деятелей», в основном из пресмыкающихся, которые стали всячески преследовать эльфов за, как они выражались, ничем не мотивированное и не вызванное природной необходимостью, употребление в пищу посланника Чебурашки. Что любопытно, когда кто–то здравомыслящий указывал на то, что по общепринятой версии червяк остался жив, а значит глупо обвинять кого–то в его поедании, то такие «умники» тут же объявлялись еретиками и впоследствии использовались остальными в развлекательных целях во время массовых мероприятий. Беда лишь в том, что когда исчез последний еретик, общественная жизнь как–то сразу потускнела, утратив одну из самых главных своих составляющих. В обществе стало неумолимо нарастать неудовольствие таким положением дел, и начались поиски нового «врага», коим вскоре стали наиболее умные существа, которые, по общему мнению, были самыми близкими «родственниками» еретиков. «Умники» очень быстро стали самыми востребованными членами общества, так как с одной стороны они нужны были толпе для увеселительных мероприятий, а с другой — в них нуждалась и лесная элита, благополучие которой во многом зависело от новых идей, которые предлагали и воплощали в жизнь те самые «умники». Такое положение дел вылилось в новый конфликт между низами и верхушкой, как происходит всякий раз, когда добыча в единственном числе, а претендентов на нее, как минимум двое. И не известно, к чему бы все это привело, если бы не Василиса Премудрая, которая предложила новую, поистине революционную концепцию общественного устройства. Василиса соглашалась с тем, что общество действительно не является однородным, но вместо деления на «умных» и «сознательных» ввела понятие «хламыра» как универсальной шкалы для определения общественного положения того или другого индивидуума. Утруждать себя объяснением данного термина она, конечно, не стала, предоставив сие занятие «трансформерам», которые занимали промежуточное положение между «умниками» и «сознательными» и зарабатывали себе на жизнь тем, что составляли многотомные трактаты на тему червяка или Чебурашки. Теперь же они с энтузиазмом принялись обосновывать историческую роль деления общества на «хламырную» и «отстойную» группы. При этом основной упор делался на то, что данные группы не являются замкнутыми и переход из одной в другую вполне возможен, в отличие от принятого раньше деления на «умных» и «сознательных», при котором такой взаимообмен по многим причинам был практически невозможен. Сама же Василиса все свои усилия направила на то, чтобы стать для других лучшим примером для подражания. Выражалось сие не только в способе жизни и манерах, но и в литературных творениях, где она простым языком излагала инструкции по «хламыру». После того, как у нее появилось еще и собственное реалити–шоу на телевидении, она вышла на пик популярности, оставив далеко позади даже самого Чебурашку. Еще одной особенностью Василисы было то, что она умело пользовалась своим происхождением, не выпячивая особо свое родство с бывшим мэром, приходившимся ей отцом и одновременно не упуская случая напомнить всем о своем дедушке, легендарном коньке–горбунке, чьи деяния до сих пор были окружены ореолом таинственности. Василиса даже макияж умудрялась подбирать так, чтобы подчеркивать внешнее сходство со своим легендарным предком.

Вот эта выдающаяся женщина и была матерью убитой девушки. Так что нет ничего удивительного в том, что инспектор Бегемот чувствовал непривычный мандраж, стучась в дверь ее великолепного дома в элитном поселке на берегу озера. Не прошло и десяти минут, как сама хозяйка, надежно укрывшаяся за килограммами косметики, открыла ему дверь и через разукрашенные в цвета радуги бойницы стала презрительно его разглядывать. «Лучшие женские портреты написали отнюдь не великие художники, а сами женщины», — подумал инспектор, в свою очередь, изучая ее, и тут же, пока дверь не захлопнулась, перешел к делу.

— Инспектор Бегемот, — представился кот. — Только несколько не терпящих отлагательства вопросов по поводу вашей дочери заставили меня нарушить ваш покой.

Его слова не произвели на Василису Премудрую ни малейшего впечатления. Она собралась уже захлопнуть дверь прямо перед носом инспектора, но в этот момент его красные сапоги на какую–то долю секунды привлекли ее внимание, и это решило исход дела. Логотип известной кампании, с которой у нее самой был долгосрочный контракт, оказал на хозяйку поистине благотворное влияние, и она, наконец, о чем–то задумалась.

— Следуйте за мной, — заявила она властным голосом и направилась к изящной беседке, окруженной декоративными горами приличных размеров.