Деда звали Буржуй. Мало кто мог бы меньше соответствовать расхожему представлению о правящем классе — ветхое пальтецо с вытертым каракулем, кроличья шапка гнездом на маленькой лысой голове, костистый нос в обрамлении жестких прапорских складок и рот, полный железных зубов, впрочем, исправно пока служивших. Дед их, по ходу, жалел и жеванием особо не нагружал — да на минималку много ли нажуёшь. Впрочем, пивную пробку, поддев стальным клыком, поутру в воскресенье у гастронома срывал исправно — но сплевывал всегда в урну. И бабки к нему притерпелись — Буржуй, и ладно. Сегодня, как сказали евреи по ящику, всяк сам себе буржуй. Судачили иной раз на лавочке — кто таков, откуда? Дом был кооперативный, при Петине перешёл под управление частной компании, а заехал в свою однокомнатную хрущобу дед во времена почти былинные — и жил всегда, сколько хватало памяти, бобылём. Все попытки любопытных обитательниц подъехать к нему поближе оканчивались порожняком — дед кряхтел, пожимал острыми плечами и убредал в свой ежеутренний обход по окрестным мусоркам. Ничего подобного, не то, что благосклонный читатель мог себе возомнить. С помоек он не питался, и выброшенные гражданами шмотки тоже оставлял на потребу бомжам — так что и они его не задирали, а зачастую, бывало, даже здоровались. Дед всегда вежливо отвечал копающемуся в баке:

— Бог в помощь, любезный.

Такой ответ мог и взбеленить особо ретивых неофитов, — но, глянув в спокойные, слегка выцветшие от времени глаза деда и не найдя в них ничего для себя зазорного, вскипевший было труженик как-то мигом остывал и погружался обратно в свои отбросы. Дед в баки руку не запускал никогда — брезговал. Разве что иногда подденет оттуда что-то особо заинтересовавшее загнутой рукоятью черной трости. Бывало, и случившийся рядом ветеран гильдии бомжей совал ему выдернутые из бачка внутренности старого радиоприемника или какую-нинаебудь трансформаторную катушку — знал, что, если деду понравится, даст не больше, чем приёмщик в цветмете — зато сразу и как раз на фуфырь.

Словом, дед Буржуй таскал с помойки себе в квартиру некие большие и малые железяки — и что он потом с ними делал, того не ведал никто. Впрочем, никому это до последнего дня и не было особо интересно — жилец он был ровный и, главное, не алкаш. Пока на ноябрьские праздники бабка Чарушиха не оповестила старушачью общественность, скосив кислые глазки к вострому сорочьему носику:

— А Буржуй-то, девки, невесту себе завел!

— Где это мы едем? — Вика глянула в окошко мчащегося по федеральной трассе скромного красного BMW X5 и потянулась в сумочку за солнцезащитными очками «Hermes». По обе стороны от дороги сияла миллионами стразов под зимним солнцем заснеженная равнина без единого признака человеческого жилья. Поля перемежались перелесками, и все это под ярко-синим небом резало глаз нереальной белизной. Белое безмолвие.

— Только что пересекли границу К. области, — отозвался личный водитель Ваня Зоненко. — часа через три будем на месте, Виктория Романовна.

— Вот так кемарнула! — удивилась себе под нос Вика, сладко потягиваясь. — Это за сколько ж лье меня занесло от Москвы?

— Шестьсот тридцатый километр, — кивнул верный Ваня на пролетавший за окном километровый столб. Вика зажгла сигарету и, отвернувшись от неинтересного пейзажа, раскрыла смартфон. В СМС-ках накопилась за пять часов обычная лабуда — поздравления с наступающим Рождеством — Сморкович, Доярский, Сумкина, лахудра, тоже поздравляет — волосёнки бы ей повыдрать за Алекса… Силиконовая ворона! Так, а это из Штатов — Соломон Пак. Перспективный мужчинка — смотри-ка, даже узнал дату нашего Рождества. Так, Передозов зовёт в Ниццу вести корпоратив. Обломайся, меня нет. Обломайтесь все. Вики Солнцевой для вас больше нет. Вика Солнцева умерла. Совсем. Как минимум, на неделю. Она уже собиралась захлопнуть свой инкрустированный мелкими брюликами смартфон — эксклюзивный заказ, подарок Доярского, — когда выскочило новое сообщение. От матери. Этой старой сволочи чего ещё надо? Вроде бы вчера объяснились по полной. Неужели совесть прорезалась?

Последнее объяснение двух солнцевских поколений было тяжёлым. Мать, депутат Совета Федераций от какой-то басурманской республики, которую и по Гуглу не вдруг сыщешь, всегда была двуличной жабой. На людях и перед камерами елейно улыбалась и защищала непутёвую доченьку от нападок продажных моралистов. В особо острых моментах дискуссии не стеснялась и намекать на свою близость к самым верхам — то есть к самым-самым. Это было правдой — отец Вики, Роман Евграфович Солнцев, стоял у истоков российской демократии, и в начале девяностых на пару с Полковником продавливал в Петрополе такие кренделя с госимуществом, что теперь, после папиной загадочной смерти в лондонском отеле, главе государства ничего не оставалось, как взять двух хрупких женщин под свою личную защиту. Вика, с детства не в меру бойкая и избалованная отцом, привыкла ещё с Питера называть Полковника дядей Васей, и он, как человек, не чуждый понятий признательности и офицерской чести, однажды прямо заявил не в меру ретивому министру, попытавшемуся приструнить юную баловницу: