Родина далекая и близкая. Моя встреча с бандеровцами

Безручко-Надион Валерий Викторович

БЕЗРУЧКО ВАЛЕРИЙ ВИКТОРОВИЧ

Заслуженный артист России, член Союза театральных деятелей, артист, режиссёр, педагог.

Окончил Театральный институт им. Щукина и Высшие режиссёрские курсы. Работал в Московском драматическом театре им. А.С. Пушкина. В 1964–1979 гг. — актёр МХАТа им. Горького. В последующие годы работал в Московской Государственной филармонии и Росконцерте как автор и исполнитель литературно-музыкальных спектаклей. В 1979–1980 гг. поставил ряд торжественных концертов в рамках культурной программы Олимпиады-80 в Москве. В качестве режиссёра готовил спектакли, концерты и массовые зрелища как в СССР, так и в других странах — Великобритании, Финляндии, Болгарии, Индии, Пакистане, Сингапуре и др. С 1990 года преподавал в Московском Государственном университете культуры и искусств.

Глава первая

Весь перрон гудел, и пассажиры двигались беспорядочно в разные стороны, как муравьи на пригорке. Вымытые, еще мокрые, вагоны с блестящими глазками-окошками радушно приглашали гостей. Проводники с зачехленными флажками в руках улыбались и излучали само гостеприимство. Мама поправляла мне воротничок на рубашке и что-то говорила, говорила… Меня, двенадцатилетнего, в первый раз одного отправляли к бабушке и дедушке в Днепропетровск. Мама, как всегда, была красива и благоухала французскими духами. Мне страшно было оторваться от нее, потому что я был «маменькиным» сынком (а как могло быть иначе при такой красавице-матери), обожал ее и постоянно чувствовал ее необъятную любовь к себе. И в то же время мне не терпелось поскорее сесть в вагон, чтобы почувствовать себя самостоятельным и взрослым. Звали меня Валеркой, официально — Валерием, а уж совсем по-домашнему — Лерчиком.

— Лерчик, передай бабушке, что я буду через две-три недели. Сдадим первый акт, и я к вам, Самосуд (дирижёр оркестра, народный артист СССР) уже дал согласие. Но чего мне это стоило, если б ты знал. Так ей и расскажи, я репетирую оперу «Евгений Онегин», партию Татьяны. Так всё и расскажи всем, а то они обидятся, что мы не приехали вместе.

— Так всё и расскажу, мам.

— Денег вам должно хватить. Кстати, ты их хорошо спрятал? Во вшитом кармашке?

— Но ты же сама зашивала.

Глава вторая

Итак, как вы помните, я стоял, прильнув носом к окну. Три коротких гудка, и перрон стал уходить из-под ног. Провожающие что-то кричали, махали руками. Я нашел в толпе маму. У нее было застывшее лицо, и она не спускала с меня глаз. Я почувствовал, что на глаза наворачиваются слезы, но тут же взял себя в руки. Я ехал к своим родным, которые меня ждут, в старенький выбеленный дом с большой печкой, к любимому мной двору, по которому бегали куры, собачка Жучка и поросёнок Васька редкого окраса, из-за которого дед ни за что не хотел его резать. Меня ждало многое, что известно было только мне. Поезд набирал скорость, за окном проносилась дачная Москва, и я все больше приближался к нему, к моему призрачному мосту, которого я больше не буду бояться, потому что он очень крепкий, широкий и построен умными инженерами. Ночь я спал под перестук колес, они даже придумали для меня песенку: «Спи спокойно, Лерчик, мы стучим по рельсам, рельсы же на шпалах, шпалы на земле». Утром я проснулся от выкриков проводницы: «Чай! Кому горяченького чайку!». Быстро умылся, позавтракал.

До встречи с моим «противником» было часа два. Я думал только о нем, в глубине души побаивался этой встречи и в то же время торопил ее. Своим еще не окрепшим умом я понимал, что мост рассчитан на гигантские грузы, что я для него просто пушинка, что он и не подозревает о моих страхах. Так я настраивал себя, верил, что при встрече с мостом сам во всем разберусь, и мы с ним станем друзьями. Эти мысли варились в моей голове, время бежало быстро и громкий крик проводницы «Собираемся, граждане пассажиры, скоро Днепропетровск!» пронзил меня насквозь. Я выскочил в коридор и прильнул к окну. Паровоз заметно убрал скорость и осторожно втягивал состав в русло моста. Теперь я пристально смотрел на колеса, вцепившись руками в оконную раму. Колеса медленно, уверенно двигались по рельсам, между ними и металлическим ограждением было не менее полуторадвух метров. Эта пограничная полоса была засыпана гравием, видимо для того, чтоб по ней мог ходить путевой обходчик, и не дай Бог пройти диверсанту. На середине моста проехали мимо застекленной будки, в которой сидел вооруженный боец, внимательно разглядывая каждый вагон. Теперь я себя чувствовал взрослым пассажиром, а не сопливым мальчишкой, как будто мощь моста передалась мне.

Тем временем паровоз втягивал вагоны уже на другой берег, все больше ускоряясь. Мелькали служебные постройки, составы, вагоны, переведенные на запасные пути, одним словом — Днепропетровск встречал московский литерный. Затем для острастки и собственного авторитета паровоз громко загудел, засвистел, зашипел, выпуская лишние пары и, довольный своей работой, замер. В репродукторах рявкнул праздничный марш, по перрону опять забегали растерянные встречающие. Кто-то громко кричал, размахивая букетиком цветов, кто-то платочком утирал глаза, а я крутил головой, ища своих. Первым появился Валерка, мой младший двоюродный брат, названный так в «мою честь» бабушкой, потому что, когда он родился, шла война, и семья была разделена, находясь в полной неизвестности, и на всякий случай бабушка решила, что второй Валерка семье не помешает. Так вот второй Валерка подпрыгивал, размахивал руками, кричал что-то мне и тому, кто за ним никак не поспевал. Затем появилась тетя Наташа, мамина сестра, взволнованная, все время оглядываясь назад, потому что за ней еле передвигая больные ноги, в неизменной тужурке и кепке, шел дед.

Редкими удобствами встречал нас город. Прямо с вокзальной площади шел трамвай до Далекой улицы, то есть до конца. Пересечь весь город, не расставаясь с занятым местом, выйти на конечной, пройти по деревенской улице, войти в калитку с № 28 — и ты уже в родном дворе. Такие удобства надо ценить. Ну а пока дряхленький, вздыхающий на каждом повороте, трамвай пересекал самый центр города, я смотрел в окно и видел ровную серую линию старых домов, в основном в четыре-шесть этажей и не одной новостройки. Однообразие улицы изредка нарушали «ископаемые юрского периода» — грязные, нечищеные, чудом пережившие войну, особнячки, некогда принадлежавшие местным зажиточным гражданам. Въехали на центральную площадь, на которой, по чьему-то недомыслию, а скорее с «преступной целью», вместо памятника Ленину на мощных опорах был воздвигнут плакат-панно с тремя жгучими блондинками, которые, зловеще улыбаясь, держа друг друга за толстые плечи, ехали на одноколесных велосипедах, как бы показывая, что в трудное послевоенное время наш народ и на одном колесе покатит. Аршинными буквами упоминалось, что это знаменитые сестры КОХ. Я видел этот щит еще прошлым летом, его не меняли, лишь чуть-чуть подкрасили, похоже сестры здесь прописались на всю жизнь. Но самое волнующее находилось левее сестер КОХ — деревянный одноэтажный кинотеатр «Авангард», где мы с Валеркой смотрели немецкие трофейные фильмы вроде «Коричневой паутины», «Дитя Дуная» и других. Смотрели раз по пять. Это было лучшее развлечение, которое дарил нам город.

Теперь я хочу сделать небольшое лирическое отступление. Прыгнем вперед, лет на… десять. С Далекой 28 — в сегодняшнюю Москву, и представим, какой она покажется жителю той полудеревенской-полугородской улицы, куда мы ехали. Перейти пожилому человеку улицу, на которой дома-гиганты закрывают половину неба над головой и под ногами проносятся электропоезда, четырехполосное движение машин, похожее на трассу смерти, неизвестно где установленные подземные переходы со ступеньками, представляющими угрозу для жизни при нашем климате круглый год — все это самого человека превращает в машину, думающую лишь о том, как бы не оказаться под колесами или от напряжения не рухнуть на этом самом месте. Разумеется, я говорю о пожилых людях: молодежь быстро привыкает ко всему новому и старый уклад жизни ей становится смешным. И как же нам, зрелым людям с ней, с молодежью, сосуществовать в условиях нового московского ПРОЕКТА?