– Ксс-ксс, где ты, рыжая? Вылазь немедля! – шикнула Росья и на всякий случай вцепилась в замшелое дерево – мосток хлипкий, уже и мхом оброс, а ну как рухнет, ноги переломать можно.

По мосту этому уж почитай как век не хаживали – деревенские в лес далеко не забираются, побаиваются. А живность так и повадилась, вот и кошка бегает, будто её тут прикармливает кто.

– И чего ты тут ищешь? Разве мест нет поудобнее? Ну, негодная, поймаю, усы то повыдергиваю. Что же ты тут забыла, рыжехвостая? Забралась-то как глубоко.

Солнце уж скрылось. Быстро нынче деньки заканчиваются, на подходе Листопад – месяц девичьих венчаний. Через луну зима будет на пятки наступать, гнать люд по избам, к печам, руки греть, а она всё босой бегает, да всё в одном льняном платье – ей и не холодно. Мороз нипочём, иной раз голышом с истопки выскочит, да в реку бросится, только и слышен с берега визг Станиславы. Вспомнив о старшей сестрице, Росья поторопилась. Нужно вернуться в избу до темна да на трапезу успеть, а то ж влетит от отца.

Рухнув на колени, она потянулась рукой в холодную глубь. Внезапно дощечка под ней хрустнула, девица прямиком-то и ухнула вниз, в сухой папоротник, только охнуть успела. Стукнулась об острые камни, счесав колени, но боли не почувствовала, только страх объял, что платье испортила. Сестрицыно платье-то, за косы оттаскает, если испортить. Не видать ей тогда нарядов больше, донашивать старое до дыр придётся. Росья торопливо ощупала подол и замерла – ткань влажная то ли от сырости, то ли от стёсанных коленей – в темноте не разобрать. Если кровь, то не выстирать. Поджав досадливо губы, полезла дальше – чего уж теперь терять. Сырость и темнота окутали, но как глаза привыкли к мраку, заприметила кошку. Мутно блеснули зелёные глаза в тусклом жёлтом свете, что сочился через щели. Протянув руки, Росья таки нащупала меховой комок, потянула за мохнатые лапы, но тут из дебрей дремучих раздался треск, будто подкрался кто. Сердце дёрнулось да забилось галопом, она резко руки одёрнула, прижала к груди. Перепугавшись до онемения, задышала часто и глубоко, вдыхая еловую смолу и сырость земли. Завертела головой, но кругом никого, только густой полог леса. Не успела Росья опомниться, как поплыл из-за деревьев мутный туман, да не белый, как надо, а синий. Он тут же оплёл пояс. Так и заледенело всё в груди, и беспамятной сделалась от страха. Туман, словно чьи-то широкие ладони, скользнул по оголённым лодыжкам, будто ощупывал, и вдруг беспутно нырнул под подол. Росья попыталась отпихнуться, одёрнуть платье, но словно к земле приросла. Оплетая поясницу, туман хлынул морозцем вверх по спине, сжал шею – не вздохнуть, а в горло будто ледяных осколков насыпали.

Тишину разорвали грубые и весёлые возгласы мужчин, с грохотом стукнулись кубки, полилась брага да медовуха через края. И снова на некоторое время воцарилось молчание, пока побратимы опрокидывали содержимое чар в себя. Знатный пир устроил князь Мстислав по случаю приезда волынян в Дольну, собрав и всех своих друзей за общий стол. Знатный, но ненужный… Беспокоил Волот, слишком старший брат пристрастился к подобному увеселенью, дай только повод. Дарко это не нравилось, как не нравилось и то, что сажает рядом с собой не самых благочестивых воинов. Взять хотя бы Венцеслава. Дарко невольно глянул через край чары на вытянутого поджарого с редкими усами и чёрными, что воронье крыло, волосами сборщика подати.

"Подонок, обирает народ без зазрения совести. А Горята, сын купца?"

Дарко перевёл взгляд на хмурого тучного мужчину с короткой рыжеватой бородой, который присосался с жадностью к питью, что пиявка, ходит за Волотом, что тень.

Осушив чару первым, Дарко отставил посудину. Расстегнул петлю ворота кафтана, что стал натирать шею и колоть. От духоты голову сжимало раскалёнными клещами. Челядь раскрыла ставни, чтобы хотя бы врывался вечерний и в последнюю седмицу ставший по-осеннему холодный воздух, но он лениво залетал в палату, обдавая скудной освежающей прохладой, которой вовсе не хватало, чтобы вздохнуть полной грудью. И когда мужчины заговорили о дальних плаваньях, Дарко поднялся со скамьи и отошёл от общего стола ближе к выходу, где спасительно дул сквозняк. Прислонившись спиной к холодному каменному столбу, он расстегнул остальные петли. С него было достаточно питья – огненным сделалось дыхание, а каменный покрытый узорами потолок плыл, и Дарко закрыл глаза на миг, чтобы остановить поднявшуюся к горлу муть.

– Влей-ка и мне, краса, – услышал он голос Полада рядом с собой.