Сесть в машину времени и вернуться на полтора года назад. Прийти на Болотную площадь, пробраться к микрофону и рассказать им все: про «болотное дело» и арестованных по нему вплоть до Гаскарова, про «Анатомию протеста» и про Лебедева, про «Кировлес» и Навального, да даже про инаугурацию в пустой Москве и зачистки тех дней; ну и чтобы поверили, что не сумасшедший, а реально из будущего, показать им какой-нибудь артефакт, которого у них еще не было, а у нас уже есть. Ну не знаю, пятый айфон — смотрите, мол, я из будущего!

Поверили бы? Вряд ли. Кто еще не забыл ту атмосферу городского праздника, кто читал тогдашние колонки (тогда все писали колонки), кто ретвиттил и ставил лайки, тот помнит, какое тогда царило настроение. Потом, конечно, все изменится. Политические процессы, Следственный комитет как главный коммуницирующий орган между Кремлем и оппозицией, новые безумные законы, новое все — по соотношению «ждали/получили» это были самые невероятные полтора года в новейшей истории России. Так не бывает, и логично, что никто не смог предугадать, предсказать, предупредить.

А если так: сесть в машину времени, прилететь в декабрь 2011-го и, не вдаваясь в подробности, произнести сочиненную в 2013-м речь о том, что — да, во власти есть адекватные люди, с которыми надо вести диалог, и что если оппозиция хочет быть лучше власти, ей надо научиться прощать и понимать, а не срываться в травлю оппонентов и поиски провокаторов в своих рядах, и что пора слезть с баррикад — в этом случае и пятым айфоном трясти не стоило бы, Болотная-2011 с удовольствием бы выслушала такую речь. В атмосфере городского праздника примирительные слова звучали бы уместно и адекватно.

Слушать их сейчас, когда праздник давно закончился, а не успевшие уйти домой его участники либо сидят в тюрьме, либо прячутся за границей, — в такой обстановке примирительные слова звучат дико. Но все равно звучат, и, видимо, если с чем и стоит смириться, так это с тем, что очередные аресты и суды будут происходить под аккомпанемент все тех же речей — мол, не нужно ожесточаться, нужно понять и простить, и далее по тексту.

Стало общим местом говорить об отсутствии у нашего общества каких-то важных человеческих качеств — милосердия, «протестантской этики», эмпатии, ума и Бог знает чего еще. Этот год убедительно продемонстрировал дефицит еще одного важнейшего качества — умения ненавидеть. Это может прозвучать странно, считается же, что русские крайне нетерпимы и бескомпромиссны, но именно что считается. В этом году, от мая до мая, не было ни одного случая, который бы доказывал нетерпимость русских хотя бы в лице отдельных представителей оппозиции. Власть совершила слишком много поступков, от которых глаза должны были бы наливаться кровью, а руки — тянуться к топору, но каждый раз мы видим полтора десятка растерянных пикетчиков в Техническом переулке, а больше ничего не видим.

В то время как в Британии Шекспир уже записывал монолог Гамлета, в Соединенных Штатах писателей и поэтов, как известно, не было, и даже на месте нынешнего Голливуда паслись бизоны и мустанги. Прошли столетия, но мрачная тень так и висит над Америкой — не будет преувеличением сказать, что в этой стране живет два разных народа. Один — великий народ, давший миру Фрэнсиса Скотта Фицджеральда, Уолта Уитмена и Хамфри Богарта, другой — для него вершиной эстетического совершенства служит Чак Норрис, а книг этот народ не читал. Один народ населяет преимущественно большие города — Нью-Йорк, Сан-Франциско, отчасти Бостон, другой живет по своим Алабамам и Оклахомам, ни разу в жизни не покинув пределов Соединенных Штатов. Один народ слушает R’n’B и читает «Нью-Йорк таймс», другой слушает кантри и смотрит «Фокс ньюс». На одной территории образовалось две совершенно разных по духу и культуре нации, хотя и те и другие — американцы, и говорят на одном языке.

И я надеюсь, что ни один американец никогда не прочитает этот мой абзац, потому что я не хочу, чтобы мои американские друзья относились ко мне, как к идиоту, или, если более вежливо, я не хочу, чтобы мои американские друзья воспринимали меня так же, как я воспринимаю русского писателя Михаила Шишкина, чей уровень представлений о России не сильно отличается от моего уровня представлений об Америке, а он, чтобы было понятно, у меня таков, что даже бизонов я вспомнил сам, а за мустангами мне пришлось обращаться к аудитории моего твиттера.

Ленинский тезис о двух культурах внутри одной нации по какому-то недоразумению не оказался погребен под обломками остального «научного коммунизма». О том, что в России живет не один народ, как везде, а два разных народа, мы читали, пожалуй, даже больше, чем стоило. От Шафаревича до Павла Пряникова — каждый русский интеллектуал хотя бы раз высказывался, в зависимости от точки наблюдения, либо о «малом народе» (теперь его чаще называют «креативным классом»), либо о «звероподобном сброде», с которым этому интеллектуалу приходится сосуществовать в одной стране. Не берусь судить, почему так случилось. Мы, русские — нация молодая, мы не лишены еще каких-то смешных детских качеств — нам еще кажется, что можно выгнать из класса неприятных нам ребят, и класс станет лучшим в школе. «Сегодня самый лучший день, сегодня битва с дураками», — поется в нашей школьной песенке, и, затягивая ее, мы, конечно, относим себя к тем, кто даст сейчас дуракам последний бой. Это не навсегда, мы еще вырастем и поймем, как были неправы. Но пока мы не выросли, и на нас еще действует глупая ерунда про два русских народа.

Пора, однако, взрослеть. Пора принять простую, в общем, вещь — нет народов, которые состояли бы из одинаковых людей. Даже если мы убьем всех, кому нравится Стас Михайлов, обязательно найдется кто-нибудь, кто любит Елену Ваенгу. Кто-то всегда будет мечтать о добром царе, кто-то всегда предпочтет тихую участь «бюджетника» славной судьбе успешного стартапера. Гей-браки никогда не будут приняты всем обществом, а в церковь всегда кто-нибудь придет молиться, даже если за это будут сажать в тюрьму. Но и это еще не все. И я, и вы, и Стас Михайлов в равной мере имеем право и на Россию, и на гордость за ее поэтов и художников, и на стыд за ее палачей и доносчиков, и вообще на все — «на тропинку, на лесок, в поле каждый колосок». Это вообще-то и называется — народ.

Ни у кого нет права отказывать народу в праве на решение — любое, даже самое несимпатичное. Ни у кого нет права ставить себя выше народа, решать за него — что ему, народу, больше подходит и что принесет больше пользы. Если вдруг мы сегодня договоримся, что за народ что-нибудь будет решать писатель Шишкин, завтра из-за спины писателя Шишкина обязательно выпорхнет полковник Сечин. В самом деле, если Сечин разделяет теорию о двух народах, почему бы ему не подчинить народ себе?

Эдуард, я прочитал сегодня вашу статью о том, как будет выглядеть Россия после прихода к власти «буржуазных лидеров». Особенно мне понравился вот этот момент:

«Это, конечно, не значит, что волнений, связанных с социальными реформами, не будет, — будут, ведь будут же реформы, правда? Значит, никуда не денется и нынешняя милиция с ОМОНом, только — вот парадокс! — зверства ОМОНа почему-то не будут, как сейчас, вызывать протеста у либеральной интеллигенции, зато слово «быдло» по отношению к выходящим на демонстрации гражданам вернется в лексикон просвещенной публики и прочно в нем закрепится. Студенты, может быть, смогут спокойно учиться в своих институтах — с отсрочками от армии все будет нормально. В армии, строго говоря, все останется по-прежнему — и служить будут те же простые парни из рабочих районов, где нету работы, и тысячи мрачноватых воинских частей, разбросанные по стране, ни во что приличное не превратятся, и нового оружия, и техники не будет. Разве что войска, наверное, уйдут из Чечни, и воевать в Чечне не придется. И в Ингушетии тоже, и в Дагестане, и в Ставрополье, и на остальных территориях, отвоеванных у революционной России свободолюбивой Ичкерией».

Я не знаю, на какой строчке вы поняли, что я вас сейчас пытаюсь разыграть, и поняли ли вообще — в принципе, это ведь не очень отличается от вашего «заключат долгожданный мирный договор с Японией (России он на самом деле не нужен, как корове седло), отдав Японии Курильские острова. Далее (уж будьте уверены), улыбаясь и кланяясь, самураи станут настойчиво требовать себе Южный Сахалин. И через пару лет получат и этот кусок. Где-то через год-два после их прихода к власти «болотные» вожди сделают Калининградскую область свободной территорией. Чтобы ещё через год вывести её из состава Российской Федерации», — вы ведь не станете возражать, что (с поправкой на разницу литературных талантов их авторов, конечно) две цитаты, которые я здесь привел, безумно похожи.

И автор цитаты про Сахалин — вы, да. Свежий вы, май 2013 года. А автор цитаты про ОМОН и Ставрополье — я, и это март 2005 года. И, поздравляя вас с тем, что вы сейчас, семидесятилетний, приходите к тем же выводам, что и я, двадцатипятилетний, восемь лет назад, — поздравляя вас с этим, я хочу поделиться с вами коротким воспоминанием о том, куда меня те выводы привели дальше.

Когда я задумался, что случится после революции в России (а тогда было модно ждать у нас «оранжевую революцию» по типу украинской), я считался журналистом, близким к только зарождавшимся тогда либеральным молодежным движениям — их тогда было много, до вашей НБП им всем было, конечно, далеко, и, может быть, поэтому вы тогда, насколько я помню, не бросались «лимонками» в тех, кого вы в любом случае заведомо круче, сильнее, умнее.

Есть стойкое ощущение, что эта Болотная — последняя. Ресурс «мы были и придем еще» исчерпан даже не вчера, и я не думаю, что я такой один — кто хочет персонально для себя подвести черту под довольно важным, но все же не более чем периодом в жизни.

Моя черта может быть, самая простая. Полтора года назад я выступал на Болотной — популярный журналист влиятельной газеты, статусный человек по какой угодно мерке. Я говорил с той трибуны тем коллегам, кто пришел митинговать, а не писать репортажи, что если вас, друзья, сегодня будет задерживать полиция, то не надо говорить ей, что вы здесь как журналисты, не надо трясти пресс-картами, не надо обманывать. Свое журналистское удостоверение я тогда честно оставил дома и очень этим гордился.

Сегодня журналистского удостоверения у меня нет вообще, я безработный маргинал, уже как бы и не журналист, но и не политик, конечно, а просто черт знает кто, и вряд ли мне будут рады на той трибуне, но если бы я вдруг на нее поднялся, то мне, я полагаю, было бы что сказать. У меня есть готовая речь для Болотной площади.

Я начал бы свою речь словами «Христос Воскресе!» — вряд ли другое приветствие было бы уместно в Светлую седмицу. Кроме того, я поздравил бы собравшихся с наступающим Днем Победы; шестое мая — это всего лишь три дня до девятого, уже можно поздравлять. Самая отвратительная черта «болотного движения» — это то, что, кажется, никто до сих пор вообще не думал, как встраиваются его ценности в общепринятый российский контекст. Посмотрите на фотографии с любого митинга — повсюду торчат партийные знамена, особенно оранжевые флаги «Солидарности» с понятным и приятным только ее активистам логотипом движения. На всех предыдущих митингах было (и на этом, конечно, тоже будет) мало российских флагов, а их должны были быть сотни, потому что — и об этом я тоже сказал бы в своей речи — «болотное движение», конечно, стало самым долгим и самым массовым, по нынешним русским меркам, патриотическим народным движением, и безумно жаль, что до сих пор никто не сказал простую вещь — что вот с декабря 2011 года люди регулярно выходят на улицы не «за честные выборы», не против забытого ныне Чурова (как говорят подростки — «Май эсс») и даже не против Путина, а за родину. За родину, за Россию, которую эти люди хотят видеть свободной и процветающей, и которые в своем патриотизме исходят из того, что свободной и процветающей она никогда не станет без серьезных политических перемен. Наш патриотизм, сказал бы я, всегда будет сильнее казенного, потому что, видит Бог — нам за него никто не платит, и мы тратим на него кто свободу, кто карьеру, кто спокойствие, потому что не можем иначе, потому что мы русские люди.

Может быть, при слове «русские» в передних рядах бы заворчали, и мне пришлось бы повышать голос, говорить громче, что — да, мы великий европейский народ, заслуживающий европейских государственных порядков в той же мере, в какой их заслужила любая другая страна к западу от бывшей советской границы. Мы не хуже поляков, албанцев или румын — тут в толпе, наверное, захихикают, но кто ж виноват, что такие вещи в 2013 году в России надо проговаривать вслух.

«Родина, ты спятила», — пишет в блоге директор благотворительного фонда «Кислород» Майя Сонина, да и что тут еще напишешь, родина же действительно спятила, ну или, хорошо, не сама родина, а, по крайней мере, ее Истринская городская прокуратура, которая вынесла организации «Помощь больным муковисцидозом» «предупреждение о недопустимости нарушения закона».

Текст предупреждения Сонина публикует у себя в блоге, почитайте: прокуратура пишет, что защита больных муковисцидозом — это политическая деятельность, поэтому поддерживаемая иностранными фондами подмосковная организация должна зарегистрироваться как иностранный агент.

И даже если мы понимаем, что это какой-то районный прокурорский клерк переусердствовал, и на него уже наорали, и на самом деле никаких проблем у муковисцидозной организации больше не будет, все равно слово не воробей, и на это слово еще долго все будут реагировать.

И можно, как благотворительница Сонина, говорить, что родина спятила, или, чуть сдержаннее, рассуждать, что репрессивная риторика, звучащая сверху, на районном уровне всегда оборачивается атаками на «Помощь больным муковисцидозом», потому что каждой районной прокуратуре хочется иметь на подведомственной территории иностранного агента, которому можно было бы слать предупреждения. Можно просто иронизировать насчет того, какую еще деятельность надо признать политической: приюты для животных, спортивные клубы, укулелешные? Такой, как в Истринской прокуратуре, жирный случай унтерпришибеевщины, административного восторга и как это еще называется — такой жирный случай стоит считать настоящим подарком всем нашим колумнистам, и мы, конечно, много всего на эту тему в ближайшее время прочитаем и услышим. Но ни ирония, ни глубокомысленная аналитика, ни патетика не будут, мне кажется, исчерпывающе правильной реакцией на случай в Истре.

Потому что на самом деле истринские прокуроры, конечно, правы и, скорее всего, сами не понимают, насколько правы. Потому что защита больных муковисцидозом — это именно политика. Потому что иногда так бывает — наступает такой момент, когда политикой становится любая форма жизни, неподконтрольная власти.