Как сказать правильно? Какое слово выбрать? Как обратиться к тому или иному человеку? Кого можно назвать интеллигентным? На эти и многие другие вопросы дается ответ в этой книге, написанной видным филологом, профессором Санкт-Петербургского университета В. В. Колесовым.
Книга рассчитана на массового читателя.
ОТ АВТОРА
Сколько себя помнит, человек всегда задумывался над словом, собственной речью, родным языком. И в древности уже пытались понять, отчего изменяется слово и что оно значит. Сегодня же, когда слова сменяются и часто, и стремительно, интерес к речи стал всеобщим, да и язык, который мы называем литературным, превратившись в общую для всех речь, подавил собой различные говоры, диалекты, жаргоны, просторечие. Сойдясь в общей речи, варианты вошли в конфликт, а отсюда и важный вопрос: «Как правильно говорить?»
О родном языке — сколько людей, столько и мнений. Да и где он, этот язык? Его не увидишь, не коснешься — как будто и нет его. К счастью, все-таки есть, и каждый знает, что есть. Общий наш инструмент, орудие мысли, чувства и дела. То, что объединяет современников, роднит потомков и предков.
За три последних века русский язык изменился качественно, став языком современным. Изменилось и отношение к нему.
Современному человеку кажется важным не то, что сближает и объединяет, но что различает, — признак или свойство, по которым отчетливей виден смысл вещи, явления, события. И может быть, оттого так мало внимания обращает наш современник на родной язык: тот, как воздух, как вода, всюду, всегда с нами — и возникает иллюзия его малоценности. За что не платят рублем, то кажется дешевым.
Увы, мы не знаем родной язык — мы только им пользуемся. Говорим, как птицы поют, — естественно и свободно, как придется. Знать же язык, языком владеть — значит охватить сознанием не одну лишь пользу слов и грамматики, но проникнуть в изначальную суть, в красоту и в высокую правду речи, понять не ощущением только или чувством, но и разумом, волей. Понять, что именно язык — начало всех начал, что, приступая к делу, и совершая дело, мы осмысляем все это словом, передавая открытое для себя — другим.
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Эмоция в слове
Вопить и кушать
Хочется начать эту главу с примеров повыразительнее — чтобы заметнее было и сразу запомнилось. Ибо речь здесь пойдет о том, как скрытый в слове словесный образ — отталкивающий или приятный — руководит (вот точное слово: руководит!) и нашим выбором в речи, и историей слова тоже.
Часто спорят:
кушать
или
есть
— какое слово «культурнее»? Спросим: а в сравнении с чем? Оба они — слова литературные рядом с другими, вроде
жрать
или вовсе грубыми, из жаргона:
шамать
,
трескать
.
Неприемлемость слова возникает в отношениях между словами, вот, например:
Те, что слева, открывают ряды: высокие, торжественные, словно даже чуть-чуть нерусские.
Кушать
как будто
вкушать
,
вопить
роднится с
возопить
… Те же, что справа, — разговорные и даже грубые их варианты. Таких вариантов всегда много, многоточия и прерывают их поток, но каждый может продолжить ряд.
«Ужас страшно!»
Крайним пределом эмоции в речи стали грамматически неопределенные слова, которые выражают высшую степень удивления, впечатления. Это и страх, и страсть, и ужас одновременно.
По виду они имена существительные, по значению наречия, по стилю верх выразительности, по правилам употребления в речи — совершенные анархисты, не признают никаких законов. Нормальные наречия относятся к глагольным словам:
быстро
идти,
быстро
идущий,
быстро
идя. Эти же ни с чем не считаются. Приходилось слышать даже такое: «Ужас большой!» — о слоне, а не об ужасе.
Не только степени действия, но и степени признака можно передать с помощью этих пугающих слов: «Ужас какой!», «Ужас как» да еще и «Ужасно слышать», «Ужасный крик» и т. д.
Их осудили, эти слова, с ними боролись, но ничего не помогло. Бьются где-то в глубинах языка и неуклонно, из поколения в поколение, вот уже двести лет, выражают собою непосредственно в разговоре возникшую эмоцию, почти равные «ах!» да «ох!».
Чем в большем почете у нас современное понятие, выраженное в точном и холодном термине, всегда однозначном, тем обнаженней проявляются эмоции, которые по контрасту выражают непосредственное душевное движение говорящего. И обозначается при этом не просто признак, а признак другого признака, случайный, неуловимый, возникающий именно в этот момент.
Волнительно и волнующе
«С такой же внезапностью вошло в нашу жизнь слово
волнительно
», — заметил не так давно К. Чуковский.
Позволим себе не согласиться с Корнеем Ивановичем: у слова своя история.
Волнительный
в русских словарях появилось в 1704 году, а
волнительно
— в самом конце XIX века, сначала в артистической среде. Писатель Пастухов, один из героев К. Федина в романе «Необыкновенное лето», говорит: «
Волнительно
! Я ненавижу это слово! Выдуманное, несуществующее, противное языку.»
Противников его много и в наши дни, хотя уже Лев Толстой и А. П. Чехов употребляли его, правда, только в письмах, а в словари нашего времени
волнительный
включено, хотя и с пометой «разговорное». К. Чуковский свое отношение к слову выразил верно: «Мне кажется, Пастухов был не прав. Слово это самое русское».
Дело в том, что вариант
волнующе
,
волнующий
является книжным, это слова высокого стиля, по происхождению церковнославянские, и в разговорной речи люди стали заменять их русскими по образованию словами
волнительно
,
волнительный
; ведь существуют равные им по типу
обаятельно
и
обаятельный
,
зрительно
и
зрительный
,
общительно
и
общительный
. Ощущение неудобства, странности и даже известной манерности слов
волнительно
,
волнительный
возникает оттого, что как слова разговорные они противопоставлены торжественным
волнующе
и
волнующий
. Нет между ними средних, нейтральных по стилю слов, которые снимали бы столь резкую разницу стиля и оправдывали бы включение новых слов в литературный язык. Наш литературный язык в его норме — язык среднего стиля, который безразличен и к высокому, и к низкому, разговорному. Давая оценку всем словам по принципу «нравится — не нравится», мы должны это всегда помнить. Разрыв стилей мы воспринимаем как ненужность нового слова, а это неверно в отношении к самому языку и несправедливо в отношении к слову.
Волнительно
и
волнительный
— типично русские слова, они постепенно приходят на смену книжным
волнующе
и
волнующий
. Разговорная стихия вообще постепенно подавляет книжную, высокую. Наш пример — показатель этого процесса. Не важно, откуда приходит новое слово.
Большой, огромный, громадный
В 1853 году критик журнала «Москвитянин» правил текст в петербургском журнале: «
большое множество
— множество не бывает малое…» Логично. А что вы скажете о современных «огромное множество», «громадное множество»?
В начале XIX века писатель М. А. Дмитриев, иронизируя над современным ему языком, писал: «Его журнал и его сочинения имели, говоря нынешним арлекинским языком, большую популярность, даже чтобы выразиться совсем по-нынешнему, скажу:
огромную популярность
!»
Большое
сменилось
огромным
. Революционные демократы и народники любили это слово: «огромное большинство студентов», «огромным большинством читающей публики», «огромное знание народной жизни обнаружил он», «Слепцов был огромный мастер рассказывать» и т. д. в самых разных сочетаниях. Неудивительно, что к концу XIX века
огромный
в этом смысле стало обычным выражением; к нему привыкли. Возникла надобность в новом усилении — и оно появилось:
громадный
.
Громада
— огромный предмет или сплошная масса, вообще — нераздельная масса. Тогда не было еще определения
громадный
. В начале XIX века один генерал говорит своему собеседнику: «Тут начинается целая громада слов», «это ведь громада необъятная бумаг…» Теперь мы сказали бы
огромное количество
или даже
масса
. Обратим внимание и на уточнения к имени:
громада
— целая, необъятная! Иначе и невозможно было сказать в те годы.
Слово это южное, и писатели-южане стали употреблять его прежде других. По свидетельству критика А. М. Скабичевского, пустили слово
громадный
в живой оборот петербургские студенты 60-х годов.
Громадный
больше
огромного
, превосходит, конечно, и
большой
. Но слово пока лишь подбирается к основному своему смыслу, еще и не совсем и не всем понятно. У педагога Е. Н. Водовозовой «огромный круг знакомых» соседствует с новым выражением «громадное большинство». Усиление количества, а не качества. Нераздельная множественность. То же у народников: «громадные силы» — писал П. Лавров.
К концу XIX века важнее становится передать словом
громадный
значение высокого качества. У Римского-Корсакова, Репина или Короленко это — любимое слово: «громадный талант», «громадное впечатление». Переносное значение слова утверждает и само слово как литературное.
Шикарное и пикантное
Начнем с забавного примера. Известен целый набор прилагательных, которыми женщины XIX века, по свидетельству писателей, в непринужденном разговоре оценивали мужчин.
В пушкинские времена нет еще особых ухищрений, во всяком случае — на русском языке. Были слова
блистательный
и
великолепный
— слишком высокие для простого разговора, пришедшие из церковно-книжного языка. По этой причине взамен их обоих постепенно впорхнул в салоны
блестящий
— слово, которым злоупотребляют и сегодня. Еще в 1839 году А. Н. Греч предлагал вдуматься в разницу между
блистательным
и
блестящим
. Но в том-то и дело, что поверхностный ум обращает внимание не на источник или причину блистательности, а лишь на то, что наружно блестит. Можно понять выражение
блестящий гусар
— гусар в ментике и при шпорах, переливается как индийский петух; но
блестящий человек
, или
блестящий ученый
, или, тем более,
блестящий мужчина
, совсем не гусар, — это, согласитесь, не очень понятно. «Это извращение понятий идет вполне сознательно, — писал в конце XIX века литературный критик, — так как не найдется человека, который не усматривал бы разницы между яркостию какого-нибудь качества или высокого поступка и блеском вычищенного самовара. И что странно: глаголы
блистать
и
блестеть
всегда различаются, а
блистающий
неожиданно становится
блестящим
. Что за оказия!»
Оказия в том и заключается, что французское
brillant
по смыслу одновременно и
блестящий
и
блистающий
, но первое слово — короче, а значит, по мнению дам, и лучше. Но этого мало, и XX век в свою очередь породил еще одно слово (по новой моде — иностранное) —
элегантный
. Не
изящный
и даже не
блестящий
, а
элегантный
мужчина глядит с глянцевых картинок в модных журналах начала века.
Элегантный
— вот слово, на которое негодовали и наши предки в 30-е годы. Радий Погодин точно выразил брезгливость к элегантному в те времена: «Его внешний вид — э-ле-гантен!» Вид — элегантен, а сам человек?
Он может быть красивым, что само по себе и неплохо. Но барышне неудобно сказать —
красивый мужчина
Блестящая партия
