— Дорогой мой, вам надоел Шанхай? Заявление, которое мне абсолютно непонятно, — задумчиво протянул, зажигая ленивым движением отличную сигару, выхоленный, изящный брюнет. — Вы находите, что Шанхай скучен? Но вы — беженец, случайный элемент Шанхая, вы не всосались в его жизнь, мало его знаете — и потому его очарование вам ничего не говорит. А между тем…

— В чем оно, это ваше очарование?! — воскликнул второй собеседник, молодой блондин с красивыми, живыми глазами. — В чем вы его видите? Где вы находите это очарование, Виктор Николаевич? Уж не в той ли пестрой, шумной, грязной толпе, которая снует по улицам Шанхая, горланит, бранится, торгуется? Неужели очарование — в тех голодных глазах, которые смотрят на вас, когда вы выходите из кино, из кабаре, из авто, — и молят вас о коппере? Эти наши беженцы, которые толпятся на авеню Жоффр и жадно ловят взгляд каждого прохожего в надежде на какой-нибудь грошовый заработок — в них вы находите очарование? Я слишком хорошо знаю жизнь этих несчастных людей, испытал ее на своей шкуре. Как далеко здесь до очарования! Где вы его видите? В чем?

— В чем? — протянул брюнет. — В чем очарование Шанхая? Милый мой, вы моложе меня — и не видите, не чувствуете этого очарования. Вы, обвеянный романтизмом юности, красивый, сильный, жаждущий борьбы!.. Да оглянитесь вокруг, посмотрите внимательнее на окружающее. Оно кругом — это очарование! Именно в яростной борьбе за существование, именно в голодной драке, когда на карту поставлено все — способности, умение приловчиться, сама жизнь человеческая. Как вы не видите этого? Здесь, где один вырывает у другого кусок хлеба изо рта, где риск, где борьба, где полный простор героям Джека Лондона, где так рельефно, так ясно выявляются все чувства, все страсти человеческие. Милый мой! Да возьмите газету, любую газету — вчерашнюю, сегодняшнюю. Откройте ее, посмотрите ее внимательно и вы увидите, что она насыщена действием, динамикой, если хотите, даже романтизмом. Убийства, самоубийства, любовь, ревность, благородство, подлость, святость, измена — ведь все дышит этим. На каждой странице вы видите, читаете между строк трагедию души человеческой, держите эту душу в руках, чувствуете, как вивисектор, каждое ее трепыхание.

А человеческие трупы, которые находят здесь на улицах, в каналах, вылавливают в Вампу, обезображенные, неузнаваемые? Кто эти несчастные люди? Какая тайна витает над их смертью? Кто их убил? Что так трагически закончило их жизнь? А события, которые только что отзвучали и отодвинулись на сотни верст от Шанхая? События, которые приковали к себе внимание всего мира, которые перепугали все государства, которые заставили великие державы коренным образом пересмотреть свою политику на Дальнем Востоке?

Эта величественная эпопея, геройская борьба за Шанхай, когда и та и другая стороны показали чудеса храбрости, самоотверженности, преданности своей родине. Эта величественная картина горячих, кровавых боев в темных переулках Чапея, когда с одной стороны была техника, военное искусство, холодный, математический расчет, а с другой — горячие, молодые головы, пылкая молодежь пробуждающегося Китая. Ведь героизму этой погибшей молодежи пели дифирамбы даже их враги — вы помните? А картина пылающего Чапея — эта картина, достойная кисти Верещагина, эта китайская Москва или столица безумного Нерона!

Субинспектор устало потянулся и обратится к Горину с официальным видом:

— Вы приехали по делу об убийстве Виктора Николаевича Лямина? Садитесь. Ваше имя, отчество, фамилия, лета и занятие.

— Андрей Михайлович Горин, 29 лет, бывший студент, русский эмигрант, сейчас служу в конторе представителя автомобильных частей «Молния».

— Так. так. Мы собирались вас вызвать. Что вы хотели сообщить по делу об убийстве господина Лямина?

— Я приехал не сообщить что-либо по этому делу, а узнать, как все это произошло.