Документ напоминал все подобные: любительское сообщение о наблюдении космического тела, до сих пор ни в какой каталог не занесенного. Иными словами – об открытии.

Все было указано так, как и следовало: кто, где и когда наблюдал (астроном-любитель Ржев Люциан Иванович, Московская область, Подрайский район, отдельно стоящий дом близ деревни Летягино, 8 августа 2015 года, или 57235 MJD, начало экспозиции неподвижной камерой – 4 часа 34 минуты 30 секунд всемирного времени, окончание – 5 часов 00 минут 27 секунд, экспозиция с гидированием – 57236 MJD c 1 часа 02 минут 15 секунд до 1 часа 42 минут 07 секунд), визуальное наблюдение – тогда же, с 1 часа 50 минут до 2-х часов 20 минут; какой инструмент использовался (Альтер 450 мм, фотокамера «Никон», модернизированная, экспозиция постоянная, и так далее). Наблюдавшееся как объект 14-й величины тело имеет координаты (приближенно): склонение – (указано), прямое восхождение – (также указано). Астроклимат: ночной хороший, воздух прозрачен, яркость фона минимальная, сухо, безветренно, роса не выпала. Наблюдения продолжаются.

До сих пор все было нормально. Однако, закончив перечисление действий и условий, автор сообщения счел возможным сделать и вот еще какое заявление:

«Внимательное наблюдение в продолжение вот уже семнадцати дней и компьютерная обработка полученных цифр дают возможность заявить, что движение замеченного тела не может быть объяснено известными причинами. А экстраполяция с учетом этих данных его траектории заставляет предположить, что оно может представлять опасность для Земли, в частности именно потому, что дальнейший его путь кажется мне непредсказуемым.

Не имею возможности в столь малом объеме изложить имеющиеся у меня доказательства, но повторяю и прошу отнестись к этому серьезно: совершенно уверен, что обнаруженное мною космическое тело представляет серьезнейшую угрозу самому существованию нашей планеты. Нас ожидает небывалая катастрофа, и об этом должен обязательно знать наш президент. К сожалению, некоторые источники моей убежденности по существующей плохой традиции не будут признаны строго научными, что в моих глазах ничуть не делает их менее достоверными. Не считаю возможным излагать их здесь, но готов сделать это при личной встрече. Поэтому умоляю немедленно и серьезно перепроверить мои данные и выводы относительно всех параметров тела и его движения, чтобы можно было своевременно принять все необходимые меры. Прошу найти время для личной беседы со мною – полагаю, что смогу убедить вас в серьезности положения. Тогда же передам вам все записи наблюдений, расчеты и сделанные фотографии».

Директор службы безопасности страны тоже думал о президенте; его навел на эти размышления частный и не очень важный, но все же своевременный вопрос, а точнее – доклад, только что сделанный одним из его подчиненных.

Директор уже давно приказал: всю информацию, в том числе и перехваты, в которых в любом контексте упоминается президент страны, докладывать лично ему. Для такого распоряжения было множество причин и поводов. В конце концов, безопасность главы государства, пусть даже при существовании службы безопасности президента, оставалась и обязанностью СБ – и кто мог бы возразить на это хоть полслова? Знать о других причинах никому не полагалось.

И вот сейчас майор Волин, тот самый подчиненный, только что закончил доклад.

Директор еще раз пропутешествовал глазами по тексту перехвата – сообщения по факсу.

– Ну и как вы это квалифицируете? – задал он вопрос.

О президенте постоянно думают множество людей – по самым разным поводам. Самому же ему жизнь поминутно дает большую кучу поводов для размышлений, из которых – самому или с подсказки советников и приближенных – приходится выбирать наиболее срочные и серьезные. И в число этих поводов проблемы космоса никак не входили – их черед придет, предполагалось, когда возникнут очередные сложности на Международной космической станции. А сейчас главной была совсем другая тема.

А именно – его, президента, предложения о заключении эпохального (предположительно) соглашения между странами Ядерного Клуба об окончательной и бесповоротной ликвидации ядерных вооружений на всей планете. Они уже лежали на столе перед тем человеком, от которого успех – или провал – соглашения зависел в первую очередь: перед президентом Соединенных Штатов. И пока от него не поступит ясный и недвусмысленный ответ, президент России не сможет отвлекаться ни на какие другие проблемы. Кроме разве что всемирного потопа.

Президент знал, впрочем, что такое бедствие Земле пока не грозит. Хотя потепление климата, конечно, имело место; но эту проблему решать придется уже другому главе государства: до нее еще годы и годы.

А вот разоружение может произойти буквально в ближайшие если не дни, то недели, во всяком случае. И ни о чем другом сейчас думать не следует.

Дело это было настолько грандиозным, в полном смысле слова историческим и судьбоносным, что все прочее теперь казалось президенту слишком мелким, чтобы тратить время и силы; и все, что теперь происходило, он расценивал лишь под одним углом зрения: может это сыграть какую-то роль в подготовке Конференции и подписании Соглашения или нет. То, что в эту программу не укладывалось, он откладывал на потом. Вот сделаем главное – тогда будет время и на рутинные дела.

Умирая, Ржев молол всякую чепуху. Он понимал, что уходит, и ему было страшно – хотя болезнь и была ужасна. И он старался не показать своего страха и говорил, пытаясь улыбаться, чтобы уйти так, как полагается мужчине. Говорил несерьезно.

– Тонгарев, – настойчиво спрашивал он, к примеру. – Был такой мореплаватель русский? И еще – Мангарев. Был?

Говорить ему было трудно и больно. Почти невозможно. Рак горла в последней стадии. Тут не поболтаешь. Но он упорно выталкивал слово за словом – со скрежетом, с неимоверным напряжением воли. Словно самым главным на излете земной жизни стало для него добиться истины об этих двух именах.

– Не было таких моряков, – отвечал Минич, внутренне вскипая: так ли следовало старику расходовать последние капельки жизни, которых почти уже не оставалось в представлявшейся воображению Минича клепсидре, где-то там отмерявшей положенное? Наверное, сказывалось действие наркотика; без него старик сейчас только и мог бы, что выть диким воем от боли. – Да Господь с ними. Ты лучше скажи: может, какие-то поручения есть, пожелания? Я сделаю…

– А об этом все в завещании сказано, потом прочитаешь, – прохрипел Ржев едва различимо; наверное, не хотелось ему говорить о неизбежном, что стояло совсем уже рядом. – Как же так – не было? В тех морях и Кутузова остров есть, и Волконского, Спиридова, Румянцева даже два острова есть – в Туамоту и в Маршалловых… Лазарева есть, Суворова, даже «Восток» есть – в честь корабля… Что, по-твоему выходит, Суворова тоже не было?

Факсы умирающего старика между тем не пропали даром. Напрасно он опасался.

Из Колокольска ему позвонили; но никто к телефону не подошел. Это заставило думать, что речь идет о банальном розыгрыше и вряд ли стоит тратить время на его проверку. Тем более что автор мог бы выслать фотографии, а не ждать, пока за ними приедут. Вероятнее всего, снимков этих просто не существовало. Впрочем, такой любитель действительно состоял в списках; но ведь его фамилией и адресом мог воспользоваться какой-то шутник, вот и все.

Однако в конце концов удосужились проверить любительское наблюдение, хотя и без того дел хватало. Скептики, понятно, нашлись, но любопытство пересилило. Нацелили астрограф, сфотографировали и среди обычного множества параллельных черточек нашли ту, коротенькую, что шла резко наискось. Проверив – убедились, что это никакой не спутник, а вероятнее всего – заблудившийся, отбившийся далеко от Пояса астероид. Однако вращением он обладает обратным, судя по снимкам, – правда, в этом ничего сверхъестественного нет. А может быть, все же комета? Долгопериодическая? Ну, об этом можно будет судить через неделю или десять дней по его движению: если комета, то приблизится к Солнцу настолько, что появится хвост; пока же на снимках виднелась лишь светящаяся точка. Однако что там такого необъяснимого нашел наблюдатель?

Ржеву снова позвонили – и дозвониться опять не смогли. Что удивительного? Люциан к тому времени уже неделю лежал на Каширке. Наблюдения решили не продолжать – если не прикажет дирекция.

Директор же обсерватории, профессор доктор Нахимовский, человек в серьезных уже годах, один из последних, видимо, представителей романтического поколения восьмидесятых – девяностых годов прошлого века, решил, что, когда придет его время на телескопе, он, может быть, и попробует краем глаза, совершенно нечаянно, увидеть… А сейчас ему было не до таких материй.

Камчатка приняла президента, как и полагалось: был и губернатор, и главы всех соседних и не очень соседних регионов, ковровая дорожка от трапа, почетный караул, журналисты и охрана, охрана везде – хотя самому главе государства казалось, что это последнее было вызвано скорее устоявшейся традицией, чем необходимостью: терроризм все-таки удалось придушить – если не до смерти, то, во всяком случае, довести до бессознательного состояния. Но ничего не поделаешь: самая большая сила в мире – протокол.

Президент и не пытался ему противиться, хотя относился двойственно; с одной стороны, все полагающиеся ему по рангу знаки внимания свидетельствовали о стабильности положения и со временем даже стали президенту нравиться: выполнение протокола было своего рода игрой, чуть ли не спортивной, и, разобравшись в правилах этой игры, можно было оценивать уровень выполнения того или иного пункта и ставить (мысленно, конечно) оценки – как если бы это было, скажем, фигурное катание. Тут, на полуострове, он оценил бы сыгранность встречающей команды на 5,3, а почетный караул – куда ниже, на 4,5 – никак не более. Хотя вообще шестерку можно было бы ставить в стране разве что московской роте – да и то не за каждое выступление. Однако делать замечаний он не стал, не желая огорчать хозяев, безусловно, хотевших как лучше.

Отдыхать он не стал – успел выспаться в самолете, так что вся знать сразу же направилась в губернаторскую резиденцию – для работы. Совещание продолжалось около трех часов и было, по сути дела, столь же протокольным, как и вся встреча; серьезный разговор о возможных перспективах развития области должен был состояться позже, с глазу на глаз, потому что и ожидаемые требования губернии, и претензии центра были делом интимным, и руководителям соседних территорий быть в курсе возможных договоренностей никак не следовало, чтобы у них не разгорались аппетиты. Потому что – при наличии денег и желания – на этой земле можно было делать большие и выгодные дела.

По этой причине после общего совещания и последовавшего затем обязательного обеда с чеканными формулировками тостов президент посоветовал всем приезжим губернаторам беречь время и разъезжаться (точнее – разлетаться) по домам, предупредив, что, закончив дела в Петропавловске, на обратном пути неофициально навестит еще, самое малое, одну из губерний; какую – сказано не было, каждый мог принять обещание на свой счет, так что желаемый эффект был достигнут: все заторопились в свои края – латать дороги и красить траву.

Дальше тоже все было нормально. На вертолете слетали в те места, где шли работы по созданию первоклассного спортивно-туристического центра на уровне пяти звездочек. Центр был рассчитан не столько на своих, отечественных (хотя как только он будет признан модным и элитарным, сюда кинется и свой народ, любящий быть на виду), сколько на иноземных клиентов: глянь на запад – тут рядом вся Северная Америка, переведи глаза южнее – тоже богатая и тоже динамичная Япония, да еще плюс Корея… Что ни говори, думал президент одновременно с уважением и досадой, – а хватка у Гридня мертвая, интуиция же – как… как у кого? Ну, как у Нострадамуса, что ли. Кстати: а то, что его сейчас тут нет, – это тоже ему интуиция подсказала? А что такого, собственно, она могла бы ему нашептать?

Глава российской оппозиции прилетел в Штаты не с официальным визитом, а по частному приглашению американца по фамилии Столбовиц, с которым находился в отношениях почти дружеских еще с тех пор, когда Столбовиц, тогда начальник юридической службы серьезной компании, имевшей в России интересы, часто навещал загадочную евразийскую страну, чтобы на месте решать проблемы, то и дело возникавшие в отношениях с местными властями и бизнесменами. Нынешний политик с представителем зарубежной фирмы познакомился по заданию той Службы, в которой тогда подвизался. Цель знакомства была простой: вербовка.

То был второй приезд Столбовица в Москву, но еще во время его первого визита его кандидатура показалась перспективной. Москвич тогда был представлен гостю как лицо, приближенное к одному из сибирских губернаторов, в чьей губернии лежала немалая часть интересов фирмы, представленной Столбовицем. Решено было во время выезда гостя в Сибирь, во-первых, подвести его к совершенно удовлетворительному для американца решению той проблемы, ради которой он и приехал; во-вторых – показать ему всю широту русского разгула или, точнее, загула, и в этом процессе наработать достаточно компры, все тщательно записывая на аудио-видео. А в-третьих – показать ему совершенно ясно, что его дело может быть решено положительно, а может и крайне отрицательно, так что он уедет ни с чем и совершенно испортит свою репутацию опытного переговорщика, а кроме того, и продемонстрировать все, на него собранное. Компры должно было с лихвой хватить для обвинения приезжего в попытках получить информацию, составляющую государственную тайну России, что пахло не только международным скандальчиком, пусть и не высшего класса, но и немалым сроком – и вовсе не в американской тюрьме, а тут же, по месту совершения преступления. Для этого выезды на природу устраивались в места, близко соседствующие с секретными объектами, а спутники и, главное, спутницы якобы случайно оказывались людьми, имеющими доступ к информации, не подлежащей разглашению.

Разговоры, конечно, пришлось кое-где подкорректировать, а к съемкам привлечь дублеров – для наиболее пикантных сцен. Но это было лишь делом хорошо отработанной техники. Все было сделано на «отлично» и в час «Ч», в уютном тет-а-тете предъявлено гостю за стаканчиком хорошего бренди. На подхвате на всякий случай стояли мусорщики – чтобы собрать совочками то, что останется от гостя после объяснения ситуации, и даже врач, готовый при возможных осложнениях оказать приезжему первую помощь в случае, если у американца не выдержат нервочки или, допустим, сердечко. Русский, как видно, сработал на совесть.

Отпивая из стаканчика крохотными глотками, Столбовиц с большим интересом просмотрел и выслушал все, ему продемонстрированное. Однако в обморок не упал. Вместо этого сказал, приятно улыбаясь:

– Браво. И еще раз – браво! Право же, это даже лучше, чем я ожидал. Хорошая, профессиональная работа.

Дневник, изъятый из дома покойного Ржева старшим лейтенантом Комаром, в разговоре был ошибочно назван им дневником наблюдений: просто потому, что такая надпись была на обложке толстой тетради. На самом же деле это действительно был дневник; но не журнал наблюдений, каким почел его Комар, а просто дневник. Иными словами – покойный Люциан заносил туда эмоции и мысли, возникавшие у него в связи с наблюдениями. А также более или менее подробно – свои действия, весьма, впрочем, однообразные. Дни его, за редкими исключениями, были очень похожи один на другой – особенно если учитывать, что немалая часть каждого дня уходила на сон, поскольку вести наблюдения возможно только в темное время суток. Кстати, имя Джины там не встречалось ни разу – ни в связи с работой, ни в какой-нибудь другой. Но тут никто и не предполагал, что оно должно бы встретиться.

Майор Волин, тот самый непосредственный начальник, что дал старшему лейтенанту Комару разрешение заняться немного смешным делом о конце света, дал свое «добро» потому, что первой возникшей у него при докладе Комара мыслью была такая: видимо, создана, или создается, какая-то новая секта из числа тех, что проповедуют близкий Армагеддон и всеобщую гибель.

Держать такие секты в поле зрения следовало постоянно, поскольку это была, по сути дела (так это представлялось майору), все та же старая, добрая борьба идеологий, для участия в коей организация, в которой он служит, и была в свое время создана.

Но, выслушав доклад старшего лейтенанта и пролистав доставленную им тетрадь, майор ощутил полное разочарование: похоже, к сектантской деятельности все это не имело ни малейшего отношения.

Захлопнув тетрадь, он выразил свое неудовольствие в словах:

В Колокольской обсерватории ничуть не ожидали такого визита; у них и своих забот было достаточно, а (как уже упоминалось) тут еще любитель из дальнего Подмосковья своим факсом заставил немного отвлечься от текущих наблюдений и переключить одну трубу на проверку его открытия. Работу поручили аспиранту по имени Зенон Просак. Как полагали – переключить ненадолго; пользуясь сообщенными координатами, усмотренное Ржевом тело обнаружить, как мы уже знаем, не удалось. Пожали плечами – любитель! – и спокойно вернулись к своим темам.

Все, кроме Зенона – одного из двух нахальных молодых людей, о которых уже было вскользь упомянуто. То ли упрямство, то ли интуиция, но он продолжал шарить в небе, все дальше отходя от данных Люцианом координат, – и в конце концов все-таки нашел (как он полагал) именно то, что и служило предметом поиска.

Тело и на самом деле оказалось не совсем там, где ему, по законам небесной механики, полагалось бы. И Просак принялся с азартом определять все, с ним связанное, что поддавалось или могло поддаться определению. Никакого сообщения он пока делать не стал: дело могло заинтересовать и людей помаститее, а Просак уже считал это своим лично, и только своим делом, без пяти минут открытием, и вот эти пять минут он и хотел провести в одиночестве и выступить уже с открытием без всяких натяжек. Директор о ненайденном теле уже и думать забыл: он сильно волновался из-за предстоявшего, как он полагал, визита в Кремль. А также и по другой, более профессиональной причине: не так давно японцы открыли еще один спутник Нептуна, который был надлежащим образом зарегистрирован, хотя названия получить еще не успел: ждали, пока он замкнет орбиту, как это принято в таких случаях. Открытие было весьма интересным, потому что это у Юпитера и Сатурна спутников считают на десятки, у Нептуна же они – штучный товар. Так вот, спутник этот орбиты не замкнул, а просто-напросто исчез – во всяком случае, там, где его ждали, его не оказалось, когда Нептун перестал затмевать его – вернее, то место, где вновь открытому полагалось быть. Это было действительно интересно.

Просак же, чтобы потом не было больших обид и нареканий, в конце концов подтвердил, что открытое любителем тело обнаружено и подлежит регистрации, подробностей же излагать не стал; возможно – потому, что и не о чем было говорить, но не исключаются и другие причины. Так или иначе, Просак даже не упомянул и о том, что любитель допустил, как аспирант убедился, помимо неверных координат, самое малое и еще одну неточность: звездная величина замеченного объекта оказалась не четырнадцатой, как у него, а тринадцатой; да и вектор… но для аматера и не такую ошибку можно признать простительной. Место не совпало с указанным на полторы минуты! Просаку даже почудилось, что и вообще что-то там, в пространстве, стало получаться не так; известный астероид Икар, например, вроде бы чуть изменил плоскость орбиты. Надо бы заняться этим всерьез: черт его знает – может быть, тут пахнет и не одним только открытием, которые именно он, Просак, и сделает, и тогда – сразу…

А пока – он на протяжении четырех ночей объект фотографировал; за это время звездная величина его увеличилась до двенадцатой. Это можно было интерпретировать как признак высокой скорости движения, вследствие которой объект достаточно быстро – по галактическим меркам – приближался к орбитам гигантов, а затем, вероятно, и Земли и внутренних планет…

Что же касается астрономов дальнего забугорья, то в данном случае они проявили полную солидарность со своими российскими коллегами – нимало о том, впрочем, не заботясь. Сообщение из России было получено и проверено, однако сенсацией не стало и никакого ажиотажа не вызвало, поскольку не подтвердилось. Да и вообще. Слишком много уже тревог было на памяти – и кометы угрожали Земле, и астероиды, а уж летающие тарелочки – и того больше; к науке эти страхи всегда имели весьма отдаленное отношение, но обижаться на авторов или провокаторов таких ужасов давно уже перестали: понимали, что каждый занимается своим делом, ученые – наукой, журналисты – сенсациями, лжепророки – паникой. Из всего этого только наука имела подлинное значение, но и без прочего было не обойтись – такой была жизнь, и переделывать ее на обсерваториях не собирались: не их делом это было.

Взглянуть уголком глаза – для проформы – на место с координатами, указанными любителем из России, поручили ассистенту Моргану Элиасу, который сделал все честно и обстоятельно. И – по совпадению вовсе не странному, но совершенно естественному – как и Просак, начал просматривать и окрестности указанного места и тоже нашел тело. Заметив некоторые странности в его поведении, решил прежде как следует разобраться самому, а уж потом сообщать дальше. И у Элиаса, так же, как у Просака в далеком Колокольске, стали проявляться уже признаки той лихорадки, какой заболевают люди, ощутив, что стоят на пороге какого-то – и немалого, может быть, – открытия. И тут ему пришло в голову, что…

Но не станем повторять уже сказанного чуть раньше; в общем, американский юнец мыслил синхронно и синфазно со своим российским сверстником.

Вообще ученые, как известно, считаются людьми умными, но вопреки этому мнению строем почему-то не ходят, а стараются – каждый сам по себе. Так или иначе, но и в противоположном полушарии более или менее точная информация о теле, что якобы открыл покойный уже Люциан Ржев, осталась достоянием лишь двух человек. У остальных же были только слухи и подозрения.

Элиас тоже поделился своей идеей с руководителем. И после небольшой паузы услышал в ответ: