Чудеса в решете, да и только! Мой 19-летний внук Лео Соловьев из Ситки, бывшей столицы русской Аляски, — из молодых да ранних: пропускает семестр в колледже по причине чрезвычайной занятости в избирательной кампании Хиллари Клинтон в Пенсильвании, хотя изначально, как и большинство американской молодежи, болел за ее соперника социалиста с человеческим лицом Берни Сандерса, но тот сошел с дистанции и сам теперь ее пиарит. А что ему остается?

Тем временем дед моего внука, то бишь автор этой статьи Владимир Соловьев, получает благодарственное письмо от Дональда Трампа, который разузнал про московское издание нашей — в соавторстве с Еленой Клепиковой (по совместительству моя жена) — книги про него (пусть не только про него, но на обложке его имя и физия) и сообщает, что хоть книга по-русски, но он выставил ее на всеобщее обозрение в своей штаб-квартире в Trump Tower на 5-й Авеню как доказательство своей популярности в России, а с ней он хочет установить нормальные отношения, а то сейчас, при чмо Обаме, они ниже плинтуса, а при Биллари Клинтонах, если они вновь, хоть и путем рокировки, оккупируют Белый дом, опустятся еще ниже, хоть ниже и некуда.

Письмо от Трампа пришло в мое отсутствие. Пока я почти весь август прохлаждался в Национальном парке Акадия, штат Мейн, спасаясь от нью-йоркской невыносимой липкой жары (три «h» — hot, hazy, humid), жена бывшего президента и сама, возможно, будущий президент подрастеряла электоральные очки, хотя и сохраняет пока что свое преимущество, но выражается оно уже не двузначным, а однозначным числом, а по некоторым опросам судя, носит и вовсе маргинальный характер, сводимый к математической погрешности. А есть опросы, которые дают фору Трампу: согласно престижной компании IPSOS, он пошел в обгон и опережает Клинтониху на одно очко, а CNN дает ему даже два очка: 45:43.

По-любому, за два месяца до выборов шансы соперников если не сравнялись, то выровнялись — так будет точнее. Возник некий эквилибриум, то бишь равновес, который делает борьбу за Белый дом не фатально предрешенной, а триумф Хиллари Клинтон и фиаско Дональда Трампа не такими неизбежными. Отсюда панические настроения в стане Клинтонов и осторожный оптимизм и крепнущие надежды в лагере Трампа, который с третьего раза обрел наконец вполне достойного профессионального лидера своей команды. После брутального хулигана Кори Левандовски и сомнительного из-за прежних связей с украинским президентом Януковичем Пола Манафорта главным политтехнологом Трампа стал журналист и банкир Стивен Бэннон, которого, правда, заподозрили было в антисемитизме, но эти подозрения нейтрализованы, потому как его крышует ортодоксальный еврей Джаред Кушнер, а тот не только друг, зять и отец внуков Трампа, но и серый кардинал его избирательного штаба.

Не слишком ли враз много американских имен для русского читателя? Роль политического гуру для будущего американского президента возрастает с каждым високосным годом. Двух последних президентов не просто вытянули, а сделали их политтехнологи: не было бы в Белом доме ни Буша-младшего, ни Барака Обамы, если бы не их «дядьки»: соответственно, Карл Роув и Дэвид Аксельрод. Последнего я печатно прозвал «усатый нянь» — уже после выборов, первые два года, Барак без него шагу ступить не мог. Потом оклемался. Про штаб Хиллари Клинтон не говорю: стабильный, ультрасовременный, высоколобый. Достаточно взять в качестве примера моего внука Лео Соловьева: весьма продвинутый и смекалистый юноша, далеко пойдет. Говорю объективно, потому как наши с ним ставки на этих выборах — разные.

Не то чтобы я симпатизировал Трампу, скорее наоборот — герой нашей с Леной Клепиковой книги, но не герой моего романа, однако мои антипатии к Хиллари будут, пожалуй, посильнее моих антипатий к Дональду. В этом вся фишка. Чтобы я был в этом перевесе одних моих «анти» над другими моими «анти» одинок? Не скажу. Именно в этом вопросе проходит электоральный водораздел страны, гражданином которой я являюсь: кого из кандидатов в американские президенты больше не любят? Проценты здесь стали неожиданно меняться.

В каких-то отраслях — скажем, в рекламном пиаре книг — негативное, скандальное паблисити в бо́льшей цене, чем дежурные кудосы: знаю по себе. Не в президентских выборах, однако. Нынешние — беспрецедентны в истории Америки: никогда еще кандидаты от двух главных партий не вызывали такой дружной, повсеместной, почти тотальной нелюбви. И это еще мягко сказано. Кто бы ни был избран президентом, избиратели в большинстве своем будут голосовать на этот раз по необходимости — «через не хочу». Вот где главный между ними контест: не кто из них лучше, а кто из них хуже.

Ну да: американскому избирателю предстоит выбор из двух зол. Есть, конечно, анекдотическая возможность, когда еврей из двух зол выбирает оба. В Сети гуляет фотожаба будущего американского президента: пол-лица Трампа и пол-лица Клинтон без никаких швов между ними. К счастию или к несчастию, такой возможности у соискателей высшего поста на нашей планете нет: в Белый дом въедет только один кандидат — отнюдь не на белом коне, как мечталось Хиллари Клинтон совсем еще недавно при благоприятном расположении звезд на небе и благожелательном электоральном раскладе очков на земле, и кое-кто предсказывал ей не просто инаугурацию, а коронацию первой женщины-президента США. Мечты, мечты, где ваша сладость? Пальцем в небо.

Вот где статистические опросы не просто прелюбопытны, а могут оказать решающее, если не роковое (зависит от того, как посмотреть) влияние на исход ноябрьских выборов. Еще в начале августа Дональд значительно опережал в нелюбви к нему потенциального электората, а тут вдруг они с Хиллари сравнялись в негативе. Могул-застройщик утратил свое негативное первенство — порядка 60 плюс-минус процентов относятся теперь к обоим отрицательно. Это как в том анекдоте «Ну не люблю я его», а здесь не любят обоих.

Что самое интересное, так это тенденция: у Трампа число отрицателей осталось прежним, тогда как у Клинтон за один всего месяц возросло почти на десять процентов. Даже в электоральных стратах, на которые она опирается: среди либералов ее популярность упала с 76 до 63 процентов, среди латинос — с 71 до 55 процентов и даже среди однополых с ней избирателей — с 54 до 45 процентов.

А ведь совсем еще недавно это был ее гендерный козырь — первая женщина-президент, а теперь, судя по опросам, сам этот фактор потерял свою привлекательность и перестал гальванизировать женский электорат. В самом деле, если следовать этой «женской» логике, то главный недостаток Трампа в том, что он не женщина, да? Тем не менее Хиллари Клинтон продолжает предъявлять эту битую карту и спекулятивно упрекает тех, кто сомневается в ней как в будущем президенте, что они отрицают само право женщины на этот пост. Женщина женщине рознь! Шокирующую реплику известного рэпера о наличии матки как недостаточной квалификации, чтобы стать президентом, я уже как-то приводил, но здесь ставлю ее в новый контекст. А что, какая-то правда-матка в этом приколе о матке есть, да? Прошу прощения за невольный каламбур.

Не в моих правилах профи-политолога повторять прописные истины. Потому не стану вдаваться в подробности и перечислять все причины стремительного роста непопулярности Хиллари Клинтон — от деловой электронной почты (включая секретную) с незащищенного от хакеров домашнего сервера в бытность ее госсекретарем до сомнительных взносов от зарубежных доноров в фонд Клинтонов и непотизма коррупционного толка, ежели те станут лоббировать свои интересы. Не за красивые же глаза Хиллари они жертвуют миллионы! Пусть гипербола и даже dirty trick надпись на популярной у трамповцев тишотке

Hillary for Prison

— по звуковой аналогии со слоганом

Hillary for President

. Однако живи Хиллари в России, ее давно бы уже объявили иностранным агентом. А теперь представьте: иностранный агент метит в президенты США! Что меня больше всего в этой истории поразило, так это обещание Хиллари Клинтон прекратить принимать пожертвования от иностранцев, как только она станет президентом. А почему не прямо сейчас, не немедленно? Как бы не сгубила фраера жадность. С утратой доверия снижаются шансы Хиллари и Билла Клинтон снова попасть в Белый дом.

Кто спорит, есть множество других факторов, которые могут повлиять на исход этих беспрецедентных президентских выборов. Взять тот же политический опыт, на отсутствие которого справедливо пеняют Трампу, но справедливо ли ставить его наличие в заслугу Хиллари Клинтон? Да она и сама без устали ссылается на свой четырехлетний тенюр в госдепартаменте. Однако похвастать большими успехами наш топ-дипломат вряд ли может, зато провалы — налицо. Суперстар — да, но не супердипломат, каковыми были генерал Маршалл (ну да, «план Маршалла»), Даллес, Киссинджер: рядом не стояла.

Те, кто поет ей теперь осанну, упоминают ее рекордные путевые показатели: из четырех лет службы госсекретарем она чуть ли не год провела в самолетах, налетав миллион миль, а это все равно что облететь земной шар 40 раз! Прямо-таки лягушка-путешественница, а не госсекретарь. Однако те, кто, наоборот, хулят ее, указывают в своих диатрибах, что достигнуть чего-либо госсекретарь никак не может в небе, а только на земле, спустившись с трапа. Так вот, на земле сплошные фиаско, ответственность за которые она должна нести вместе с президентом Обамой. Одна только бездумная поддержка арабских весен привела в итоге к политическому хаосу, гражданским войнам, вакууму власти и разгосударствованию на Ближнем Востоке и к проблеме беженцев, которые хлынули в Европу, подобно водам библейского Потопа. Как говорится, это хуже преступления — это ошибка. Не говоря уже о Бенгази, за убийство американцев в котором Хиллари Клинтон несет личную ответственность. Да, хвастать нечем — ее дипломатический опыт ей в минус.

Не оттого ли в стане Клинтонов так боятся октябрьского сюрприза и прямым текстом говорят, что Кремль пытается сорвать президентские выборы в США. Угроза эта, однако, исходит не из Кремля, а от клинтонидов. Октябрьский сюрприз не исключен, возможен и даже вероятен — типа компроматной публикации секретных депеш Хиллари по остропроблемной международке, но исходит он не от кремлевского мечтателя, а от австралийского анахорета, который четвертый год прячется в посольстве Эквадора в Лондоне: не от Владимира Путина, а от Джулиана Ассанжа. Другое дело, как к нему попадут эти сверхсекретные документы? Вопрос на засыпку. Зато без вопросов, что бенефициантом этой гипотетической публикации станет не только Трамп, но и Путин.

Но это еще когда будет (если будет), хоть октябрь и не за горами. А на носу — в конце сентября — первые дебаты кандидатов в президенты. И опять-таки задача у демократки сложнее, чем у республиканца: если Хиллари более-менее предсказуема и просчитываема, пусть и будут, конечно, какие-то домашние заготовки, то многоликий, как Протей, Дональд непредсказуем вовсе. «Я не знаю, с кем мне придется иметь дело», — честно признается Хиллари. А сам Трамп знает, какие коленца он выкинет на этих дебатах, которые могут решить исход президентских выборов?

Аты-баты, шли дебаты…

Чума на оба ваши дома? Грубо говоря, прежде я тоже так думал, профессионально следя за оголтелой — все средства хороши — борьбой двух претендентов на белодомовский престол, ни один особых симпатий у меня не вызывал, как и у большинства американцев. На моем веку в стране моего нынешнего обитания, натурализованным и законопослушным гражданином которой являюсь, это уже — считаю по високосным годам — десятые выборы, а ничего подобного не припомню.

Послушав оппонентов-антагонистов, даже если только четверть из того, что они глаголят друг о друге, — правда, рука не поднимется опустить бюллетень или нажать на рычаг, чтобы проголосовать за одного из этих безобразников: по жизни одного (Дональд Трамп) и в политике другого (Хиллари Клинтон). Вот где кроется между ними коренное различие: Трамп никак себя в политике еще не проявил, зато по жизни напортачил — мало не покажется, тогда как Клинтон, хоть по жизни тоже пробы негде ставить, однако не любят ее не только за черты характера либо поступки-проступки, но прежде всего за никакую — это в лучшем случае, а в худшем — за ущербную, провальную, а то и преступную политику на посту госсекретаря. Впрочем, автор придерживается известного мнения, которое не кажется мне парадоксом: ошибка хуже преступления. В политике — безусловно. Другое дело, что ошибка может обернуться и преступлением, как, например, убийство американского посла со товарищи в Бенгази.

Вернемся, однако, к Трампу, чтобы поставить обе точки над Ё. Кто спорит, хватать неподобающим образом женщин, как осьминог, за все части их невинных или винных телес, включая те самые, — нехорошо. Но, во-первых, это высказано нашим вуменайзером в теоретическом, так сказать, аспекте в частном к тому же трепе — типичный мальчишечник, не более того, я о магнитофонной записи. Остальное — табунчик престарелых, давно вышедших из употребления дам-септогенариек (плюс-минус), вспоминающих «дела давно минувших дней, преданья старины глубокой» — иллюстративного характера ангажированные фикшн. Почему они помалкивали до сих пор, с чего бы вдруг ударились в интимные воспоминания, да еще хором, именно сейчас, когда косяком каждый божий день пошли разоблачения Клинтонов и клинтонистов на WikiLeaks? В качестве отвлекающего маневра? Ставлю риторический вопросительный знак, хотя по смыслу следовало бы поставить точку.

Это во-вторых.

А в-третьих, касаемо мужской тактики по убалтыванию женщин, хотя, конечно, настоящий мужчина всегда добьется от женщины того, что она больше всего хочет. Один способ — дать волю рукам. Ну, скажем, приобнять женщину, дотронуться до ее эрогенных зон — необязательно гениталий, скажем, за ухом и проч. По мне, у которого за спиной имеется кой-какой опыт в этих прелестных для обеих сторон играх, такая стратагема куда как более пристойна и достойна, чем предлагать даме или девице интим, «достав из широких штанин дубликатом бесценного груза» — нет, вовсе не «молоткастый серпастый советский паспорт». И делать это не где-нибудь, а в эпицентре мира — в Овальном кабинете Белого дома, в который владелец своего «бесценного груза» надеется снова въехать на плечах своей измученной предвыборной борьбой жены. В качестве кого? Первой Леди мужеского пола? Первого Джентльмена? Или — эврика! — в качестве со-президента? Диархия в Белом доме? То бишь двоевластие?

Это что! Балованное, капризное, распущенное 36-летнее белодомовское дите Челси Клинтон, от которой стонут те, кому с ней приходится работать в их семейном фонде, будто бы заявляет во время производственных конфликтов: «После мамы президентом буду я!» Одна сотрудница после такого разговора с Челси пыталась даже кончить жизнь самоубийством путем утопления в океане. Клан — в гипотетической перспективе — еще тот.

Такое у меня ощущение, что весь этот отлично срежиссированный и оркестрованный антипиар против Трампа постепенно сдувается, хоть его и продолжают подкачивать, но до выборов вряд ли дотянет. А то, что организованный и проплаченный, теперь уже нет никаких сомнений, коли были, оказывается, смелые леди, имевшие мужество отказаться от участия в этом женском параде, несмотря на уговоры и посулы. И не только леди.

Взять, к примеру, эфирного хулигана, скандалиста и похабника Говарда Стерна, популярность которого зашкаливает: его любит и ненавидит вся Америка, 50 на 50. И еще один полтинник, имеющий прямое отношение к нашему драйву: Говард Стерн взял с полсотни интервью у своего друга Дональда Трампа, а уж там похабели про баб — немерено. Так вот, в последние недели, когда новости о пикантных непристойностях Трампа шли по нарастающей в ритме крещендо, на Говарда Стерна оказывалось неимоверное давление, чтобы он запустил в эфир хотя бы дайджест тех программ с отобранными изюминками, чтобы политически убить Трампа окончательно. Тем более, Стерн по партийной принадлежности демократ и публично поддерживает Хиллари Клинтон. «Да, он любит поболтать о бабах, оценивая их по десятичной шкале, — говорит Стерн, — но делает это единственно, чтобы развлечь (entertain) аудиторию. Было бы предательством пустить эти записи в эфир заново, когда Трамп подвергается таким атакам». Короче, эпатажник и безобразник Говард Стерн оказался морально на высоте и отказался участвовать в этой групповщине — очернительной кампании по дискредитации республиканского кандидата в президенты.

Вот что меня еще удивляет. Почему никто не обращает внимания, что такая зацикленность клинтонистов и СМИ на амурных высказываниях и жестах Дональда Трампа парадоксальным образом свидетельствует в его пользу: им просто больше нечем крыть, другой компры на него они не накопали, вот и талдычат об одном и том же, уже не развлекая, а утомляя публику. К тому же возможен и даже неизбежен обратный эффект по принципу: мне сказали — я поверил, повторили — стал сомневаться, а на третий раз понял, что ложь. Неужто у Клинтон и ее команды больше ничего не припасено про запас? Тогда как из WikiLeaks продолжает капать, а капля долбит камень, тем более Хиллари Клинтон не каменная — отнюдь. Можно только посочувствовать этой старой, больной, еле живой женщине, которая ведет свою кампанию на последнем дыхании, чтобы не сказать издыхании, а не измываться над ее здоровьем, как это делает нагрянувший хам Дональд Трамп. Ладно, пусть будет слон в посудной лавке, тем более это супер-пупер мстительное животное — символ Республиканской партии.

Вот что по-человечески важно и что никто почему-то не делает: поставить себя на место каждого из этих двух политических фигурантов. Каково им на финишной прямой беспрецедентной, на измор, гонки за Белый дом? Ну да, по Станиславскому: путем перевоплощения, а не остранения.

Ту же Хиллари взять. Когда она только начинала восемь лет назад свое восхождение к зияющим высотам высшей на земле власти, ее на манер Маргарет Тэтчер называли железой леди. По аналогии: железный Феликс, Tin Woodman, которого по-русски именуют железным дровосеком, Człowiek z żelaza покойного Анджея Вайды — все они на поверку оказываются не такими уж железными. Я взял тоном выше и покруче, назвав тогда Хиллари Клинтон «железобетонной леди», хоть и добавил на всякий случай: мы знаем, как закалялась эта сталь. Было это восемь лет назад, когда дорогу ей перебежала черная кошка — прошу прощения за невольно политнекорректный каламбур — Барак Обама. Да еще припомнил в той давней своей статье историю с моим любимым шотландским писателем Стивенсоном. Когда тот был маленьким мальчиком, он как-то сказал: «Мама, я нарисовал человека. А душу тоже рисовать?» Кто знает, кто знает: чужая душа — потемки.

Тогда Хиллари в самом деле выглядела жестоковыйной и каменносердной женщиной. Сердце, может, и не каменное, но воля железная, глаза сухие, не из плакс: гордая, самоуверенная, не знающая сомнений, вела себя по-королевски. Еженедельник «Ньюсуик», помню, опубликовал сопоставительную статью: Хиллари Клинтон как нашего гипотетического президента — с английской королевой Елизаветой, но не Второй, а Первой, опираясь на фильм, где ее сыграла Кейт Бланшетт. Два портрета один против другого: реальная Хиллари и вымышленная, фикшнальная Елизавета. Обе — ледяшки и больше похожи на роботов, чем на женщин. Здесь про таких говорят «bionic women». Статья начиналась с фразы, которая не потребует перевода: «Queens are meant to be looked at, not touched».

И что с тех пор осталось от той сухоглазой, крепкой, мужеподобной по характеру женщины? Физически и эмоционально Хиллари Клинтон сдала и изменилась до неузнаваемости. Старость к ней подкралась преждевременно, выглядит дряхло даже для своего почтенного возраста, подолгу исчезает из поля зрения — на целых пять дней перед последними дебатами, подготовка к ним — только отговорка, а во время дебатов — это видно невооруженным глазом — держится только благодаря лекарствам и допингам, да и то в полуобморочном состоянии. Особенно это видно не когда она говорит, как заводная кукла из оффенбаховых «Сказок Гофмана», но когда молчит: господи, какая мука у нее на лице, скорей бы это кончилось — единственная ее мысль. Со страхом думаешь: дотянет ли? до конца дебатов? до конца избирательной кампании? до выборов? А если ее изберут — до инаугурации, потому как все силы у нее уходят на эту кампанию. А хватит ли у нее сил на президентство? Задаю этот вопрос, в отличие от Трампа, без всякого злорадства, а с одним только — поверх идеологических и политических барьеров — чисто человеческим сочувствием:

Мне легко представлять себя на месте Хиллари Клинтон еще и потому, что мы приблизительно — плюс-минус — одного с ней возраста. Как, впрочем, и с Дональдом Трампом, хотя он держится, в отличие от нее, молодцом — тьфу-тьфу, не сглазить! Однако и ему есть в чем посочувствовать. Как Хиллари давно уже не та железная леди, даже если была ею когда-то, так и Дональд вовсе не такой тефлоновый человек, каким представляется и хочет выглядеть так, будто ему все как с гуся вода и брань на вороту не виснет. Еще как виснет! За всей его публичной бравадой видна растерянность уязвимого с детства человека (см. нашу в соавторстве с Еленой Клепиковой «риполовскую» книгу «Дональд Трамп. Сражение за Белый дом»). Словами Пастернака: «О,

знал бы

он,

что так бывает, когда пускался на дебют»

, не уверен, что Трамп пустился бы во все тяжкие предвыборной борьбы.

Если за старой и больной Хиллари Клинтон стоит весь политический и культурный истеблишмент — от Уолл-стрит, СМИ и всей белодомовской рати во главе с Бараком и Мишель Обама до Голливуда, Бродвея и нобелевских лауреатов всех мастей, то соответственно все они против Дональда Трампа, включая его собственную партию, а он один-одинешенек со своей семьей, несколькими лоялистами (не путать с роялистами!) да Джулианом Ассанжем с его WikiLeaks. Заговор или не заговор, травля или не травля, но за ним одним идет охота, а охота пуще неволи.

Уж коли начал с Шекспира, то им и кончу. Нет, не могу повторить вслед за умирающим Меркуцио «Чума на оба ваши дома». Потому как у тогдашних Монтекки и Капулетти равные приблизительно силы, а здесь один против всех, и все против одного. Потому хотя бы я за этого одного, что он оболган, преследуем и гоним, поверх моих политических, идеологических и вкусовых разночтений с парвеню и эгоцентриком Дональдом Трампом. У него «мильон терзаний», как у Чацкого, чью сторону я тоже беру, хоть он анфан террибль и возмутитель спокойствия, но круговая, мафиозная порука фамусовского общества страшнее и гаже. Не сравниваю, конечно, но и по личному, питерскому еще опыту знаю, что значит бросить вызов клановой мишпухе и вызвать огонь на себя.

Уж коли пошли стихи, то эти строки Высоцкого сами напрашиваются — один к одному:

Так окрестила американцев директор по пиару и общественным связям в Johns Hopkins медицинском центре, потрясенная преизбытком добровольцев, готовых жертвовать своим телом, мозгом и психикой ради опасных медицинских экспериментов.

Сейчас не надо рекрутировать желающих сдать внаем свое тело для клинических опытов. Как было, скажем, в середине прошлого столетия. В послевоенное время народ больше ценит и бережет свою единственную жизнь, свое драгоценное здоровье, у людей ослаблены общественные инстинкты, и они не доверяют врачам, зовущим их на личное самопожертвование. Зато они были безотказными донорами (опять же, следствие Второй мировой) и сдавали кровь охотно, безвозмездно и в массовом порядке.

В наши дни не только не надо созывать волонтеров на подвиги ради чудодейственных медицинских открытий, но всякий раз, когда требуются «подопытные кролики», между ними тут же вспыхивает бешеная конкуренция, и многие волонтеры принимают участие в клинических опытах не раз и не два, а пожизненно.

Что ими движет, идущими запросто на такой огромный риск? Именно эта неуемность, даже страстность в самопожертвовании ради научных открытий и отличает волонтеров от неволонтеров и в то же время делает испытание этих открытий проблематичными, а то и вовсе сомнительными.

Рассмотрим внимательнее этот парадокс.

Долгое время Марк Кузиниц, когда-то энергичный молодой писатель в жанре научной фантастики да еще с докторской степенью по биологии, приходил на работу в свой офис в Johns Hopkins, наглядно демонстрируя учебник Мерка по болезненным симптомам. Признаки самых разных болезней варьировались у него от сыпи, крапивницы и распухших гланд до озноба, судорог, лихорадки, кровавых пятен и прыщей. Однажды он выглядел таким больным, а кожа приобрела такой зловещий зеленоватый оттенок, что сотрудники хотели вызвать скорую помощь. «Никакой необходимости, — отговорил их страдалец. — Я прохожу так с неделю — после того как врачи ввели в меня болезнетворную жидкость. Я к этому привык».

Один из все растущего, хотя и неизвестного, числа нормальных, здоровых волонтеров, Марк предоставил науке свое тело, мозг и кровообращение — за плату. Он был «вознагражден» множеством экспериментальных проб: вливаниями в нос бактериальной и вирусной жидкостей, бесчисленными кровопусканиями, прививками ослабленных или измененных версий организмов, ответственных за туберкулез, гепатит, оспу, сифилис и СПИД (да, представьте себе, Марк пошел даже на испытание на себе смертоносного, всех ужасающего СПИДа!). Когда на нем изучали свойства и последствия малярии, он подхватил эту болезнь и прошел мучительный и долгий курс лечения хинином.

Двадцать миллионов американцев рекрутируются ежегодно в клинические эксперименты — университетами, медцентрами, фармацевтическими и биотехнологическими компаниями, а также тьмой исследовательских центров, которые получают около 10 миллиардов долларов в год от названных выше компаний на проведение опытов.

Вклад, или, скорее, самопожертвование, нормальных здоровых волонтеров абсолютно необходим для накопления медицинских знаний, и много новых средств излечения открыты и востребованы исключительно благодаря этим людям — «подопытным кроликам».

Многие волонтеры возвращаются к мукам и опасностям опытов над ними — и многократно. Из 440 добровольцев, жертвующих собой ради науки, 44 процента записываются в среднем на пять экспериментов в год. В другой группе 14 процентов волонтеров за три года подверглись испытаниям в 18 медицинских тестах.

Ушли в прошлое годы, когда приходилось обманом или принудительно вовлекать заключенных или безграмотных простаков в медицинские эксперименты. Тем не менее несколько широко разглашенных прессой случаев смерти среди волонтеров, иногда — совершенно неожиданных и непонятных, поставили перед медиками вопрос: что именно побуждает эту группу «повторных профессиональных волонтеров», для которых участие в эксперименте есть образ жизни, а для некоторых — заработок на жизнь?

Платить волонтерам, чтобы поиграть с их здоровьем, — в этом нет ничего нового. Уолтер Рид, хирург американской армии XIX века, платил рекрутам 100 долларов золотом, если они согласятся подхватить желтую лихорадку. По закону оплата подопытных рекрутов частными медицинскими фондами не лимитирована, и некоторые частные медцентры предлагают волонтерам тысячи долларов. Национальный институт здоровья, основанный на федеральные фонды, в вопросе оплаты волонтеров придерживается смутных границ — чтобы деньги не послужили «чрезмерной приманкой».

Если принять во внимание разнообразные приманки для волонтеров, а также брезгливость и даже гадливость, которые испытывают неволонтеры при одной только мысли отдать свои тела науке, возникает резонный вопрос: а почему волонтеры идут на эти малоприятные, а то и смертельно опасные испытания?

Многие врачи, подолгу работающие с волонтерами в разных тестах, сомневаются: действительно ли они нормальны, здоровы, или даже так: они и в самом деле волонтеры?

Вопросы, окружающие мотивацию и личность повторных волонтеров, — отнюдь не академические вопросы. Ответы могут круто изменить надежность и точность тысяч исследований, прошлых и будущих. Сейчас, к примеру, проходят четыре эксперимента, скоро будет пятый — и на все записалась волонтером Делла Малон. 74-летняя пациентка медцентра в Балтиморе претерпела сканирование мозга для изучения болезни Паркинсона, сканирование легких для исследования функции левого легкого, семь месяцев подряд пила сок из концентрированного брокколи с манго в опыте для предотвращения рака и уже готова принимать месяцами селен в исследовании процесса старения и старческого слабоумия. Не всякий на это способен, и не всякий на это пойдет.

Оказывается, личные характеристики ветеранов-волонтеров и неволонтеров различны. Различия влияют на метаболическую и иммунную системы, что, в свою очередь, может поставить под сомнение исход клинического эксперимента, в котором задействованы эти волонтеры. Что же делать? По каким личным признакам отбирать подходящих для данного опыта добровольцев?

Увы, на этот вопрос пока еще нет ответа. Так мало сделано для проверки психологии, мотиваций и личностных вариаций волонтеров, что исследовательская индустрия, да и сами волонтеры предпочитают держать этот ящик Пандоры наглухо закрытым.

Что делать со скрытыми психопатами, сумасшедшими, невротиками, душевнобольными, которые тоже проникают в волонтеры и с виду вполне здоровы? Но и здесь врачи не проводят скрининг всех волонтеров на возможную психопатологию. Считается, что это очень редкий случай — когда буйный маньяк захочет стать волонтером, а делать всем скрининг — крупная трата ресурсов. Просто надо иметь в виду, что в армии нормальных волонтеров несколько «с приветом».

Кто же они — эти добровольные жертвы медицинских экспериментов? Искатели острых ощущений? Мазохисты, пристрастившиеся к тому, что их всегда используют? Ипохондрики, упивающиеся всесторонними проверками здоровья, которые в обязательном порядке входят в эти медицинские опыты? Может быть, они страдают комплексом барона Мюнхгаузена и ищут, где бы только заболеть и получить свою долю сочувствия и заботы? На самом деле они скорее напоминают бесстрашных любителей банджи-джампинга или прыжков с парашютом, людей, особенно склонных к рискованным действиям.

Что ими движет, когда добровольно и легко они готовы калечить свое здоровье? Ради денег? Да, конечно, большинство «подопытных кроликов» волонтерствуют за деньги или если не могут позволить себе всеобщую медицинскую проверку.

Рекруты отвечают на объявления, рекламу и заметки в газетах и журналах, на ТВ, на разнообразные сообщения в Интернете. Они считывают обращенные к ним призывы прямо с воздуха, с дрейфующего блимпера: «Кури марихуану, получишь награду! Легальный эксперимент». Для здоровых, но отчаянных и рисковых душ специально даются до ужаса откровенные объявления: «$1,000 — за курс питья апельсинового сока с пестицидами».

Нынче по всей стране наблюдается острая конкуренция среди волонтеров за участие в клинических опытах. Число добровольцев, сдающих внаем свое тело и здоровье науке, увеличилось за последнюю четверть века в три раза. Моралисты обеспокоены, что такое великое множество призывов-приманок для участия в медэкспериментах преуменьшает риск и опасность этих самых экспериментов. Обратите внимание на прельстительную рекламу эксперимента с лекарством от лейкемии: «Вам щедро заплатят за ваше время и за все неудобства. Бесплатный медосмотр, бесплатная еда. У вас будет уйма свободного времени — читать или заниматься, или просто расслабиться — с дигитальным ТВ, бильярдным столом, видеоиграми, дисководом и бесплатным входом в Интернет!» Говорят, была давка среди соблазненных этим развеселым объявлением. Наконец отобрали шестерых счастливцев.

У этого эксперимента были, к сожалению, катастрофические результаты, от которых содрогнулись все имевшие к нему отношение ученые и врачи. Дело было в Лондоне. Шесть здоровых мужчин (в основном иммигранты) по доброй воле приняли новое лекарство с оплатой в 3500 долларов за штуку. Предполагалось провести целый курс лечения этими таблетками. Но все шестеро оказались в реанимации сразу после принятия лекарства с острой болью и поражением всех внутренних органов — результат иммунной сверхреакции.

Тем не менее большинство волонтеров отрицают, что деньги — единственная привлекательная сторона их участия в эксперименте. Упоминают также альтруизм, желание послужить на пользу науке, интеллектуальную любознательность, тщеславное желание побывать в кругу медицинских светил. Особенно бескорыстны (не отказываясь от оплаты), любознательны к медицине и склонны «идолизировать ведущих врачей» ветераны-волонтеры. 70-летняя Эллен Рош, многократный доброволец, умерла прямо на операционном столе в эксперименте с повышенной нагрузкой на легкие. И вот какие причины своего самопожертвования она привела в вопроснике: радость служения передовой науке, альтруизм, восхищение врачами-экспериментаторами, опасение их подвести своим неучастием в опыте — в дополнение к положенным ей 365 долларам.

Вы скажете, что об удаче и удачливых людях можно подобрать куда более яркие и мудрые афоризмы, чем этот утилитарный тувимовский. Но именно в нем схвачено основное свойство удачников — непрерывная готовность использовать шанс. Они, эти удачливые люди, всегда наготове, всегда интуитивно настроены на золотые просверки в текущей мимо них пустой породе жизни. Русские обкатанные фразы совершенно неверно передают эту уникальную способность удачников к судьбоносным открытиям. Нет, счастье не само «идет к ним в руки», судьба ничего им не «подбрасывает», удача им не «светит», и не удача «улыбается» им, а они сами, угадав и схватив свой шанс, расплываются в улыбке навстречу удаче.

Запомните это волшебное слово — серендипити (serendipity).

Да, это особенные, удивительные люди, живущие среди нас, — удачники, крепко верящие в свою удачу. Не обязательно очень счастливые, но никогда — долго несчастные, редко — знаменитости, суперуспешники, но всегда — достигающие предела своих возможностей. И такими они рождаются, такая у них генная предрасположенность к удаче.

И если во всех других языках, включая мой любимый русский, нет специального слова, обозначающего это врожденное свойство избранных людей ловить миг удачи, в английском есть — serendipity. И я помню, когда впервые, глазам своим не поверив, натолкнулась в какой-то статье на это редкостное виртуальное слово, гениально уловившее несказанный душевный дар — счастливую способность к открытиям, инстинктивную прозорливость.

Конечно, это слово не коренное, а сочиненное, придуманное в середине XVIII века английским писателем. Однако с тех пор serendipity органически вошло в английскую лексику.

Нынче на Лонг-Айленде в окрестностях городка Хантингтон можно посмотреть старинный, начала XIX века, бывший амбар с прекрасно сохранившимися историческими деталями. Но владельцы этого недавно отреставрированного дома-амбара — назовем их поименно: Мэри и Чарльз — настолько любовно и комфортно вжились в свой необычный дом, что посетителей не привечают и ставить свой исторически ценный амбар в музейный каталог Хантингтона отказываются наотрез. Их дом — их крепость и, ко всему прочему, исключительно удачное приобретение. Вот как это случилось.

Больше года манхэттенцы Чарльз и Мэри охотились за новым домом на Лонг-Айленде, но всякий раз предложения оказывались либо неподходящими, либо недостижимыми. Как-то, после долгого воскресенья, проведенного в бесплодных поисках вместе с риелтором, супруги торопились домой, но крепко застряли в трафике — как раз рядом со старым полуразвалившимся амбаром в строительных лесах. Парень в рабочем комбинезоне подошел к ним: «Ищете дом?» И хотя старинный амбар совсем не походил на жилой дом — не видно было даже окон — Мэри и ее муж вылезли из машины поглядеть.

Постройка оказалась как бы двухэтажной, с лофтом, невероятно просторной и с чудными подробностями старины (включая задние — во двор — окна). Будущий диковинный дом существовал только в воображении, но Мэри и Чарльз приобрели его тут же, на месте, у строителя, который и был хозяином старинного амбара.

Считалось, что супругам необычайно повезло. Вероятность, что хозяин подойдет к их машине, застрявшей в пробке, именно тогда, когда им позарез нужен дом, была нулевой. Однако именно они моментально согласились разведать сомнительную безоконную постройку, да еще в ремонтных лесах. Их восприимчивость к случайности, их открытая непредубежденность и превратили странный момент в безусловную удачу.

Это особая, своеродная порода людей — способных заметить и вмиг обернуть себе на пользу счастливый случай. Они пытливы — до дотошности — ко всем разветвлениям на дороге жизни и потому видят возможности, которые другие пропускают. В результате они счастливее и скорее достигают цели в жизни.

Помните жесткие постулаты Максима Горького: «Случайностей — нет, все явления жизни обоснованы». Однако мы скорее похожи на шарики, отскакивающие от игорной машинки, чем на капитанов у руля. Некоторые люди отлично приспособлены к этому факту жизни. Профессор психологии из Мэриленда, исследуя успешные карьеры тридцати женщин-профессионалок, пришел к выводу, что именно случайность сыграла огромную роль в их профессиональном успехе. Женщины, умеющие подчинить себе счастливый случай, обычно компетентны, самоуверенны и охотно идут на риск.

Другой психолог, Ричард Вайзман, угробил целое десятилетие, выясняя, как люди воспринимают удачу. Оказывается, те, кто верит в свою удачливость, необыкновенно экстравертны. Это значит, что они неутомимо заводят все новые знакомства, и у них бессчетно друзей, приятелей, френдов, случайных знакомцев. Вайзман провел небольшой эксперимент. Он разместил одни и те же случайные возможности — деньги на земле и встречу с предприимчивым «бизнесменом» — на пути двух людей: одна считала себя горькой неудачницей, другой утверждал, что ему всегда и во всем невероятно везет.

Что же вышло? Удачник немедленно усмотрел деньги в траве и прикарманил, затем разговорился с актером-бизнесменом в кафе. Вечная неудачница тем временем наступила на деньги, вовсе не заметив их, и молча потягивала свой кофе, не обмолвившись ни словом с тем же самым радушным «бизнесменом».

Удача обычно жалует людей непринужденных, умиротворенных, без излишних требований к жизни. Они отлично знают, чего хотят добиться, но не спешат с деталями, с краткосрочными обязательствами. Удачник, скажем, не метит на должность главного хирурга-кардиолога в прославленной клинике Майо. Скорее он намерен стать врачом, готовым спасти жизнь пациента. Как только эти люди точно определили свою конечную цель, они полагают, что существует много разных способов для ее достижения. Для такой веры необходима открытость и готовность для внезапных поворотов и изгибов на жизненной дороге, а также познавательная и поведенческая гибкость. Но зачем заходить в такие высокие сферы? Вот примеры из мелочной жизни.

Человек, открытый всем жизненным сюрпризам, отправляется в собачий парк, полагая, что может встретить там нового друга, партнера по бизнесу или даже приударить за какой-нибудь соблазнительной собачницей. Зажатый человек встретит только владельцев собак. «Не судите заранее о людях и обстоятельствах, — наставляет тот же Вайзман. — Ждите, пока не убедитесь, что именно перед вами».

Также можно приучить себя к большей мобильности в поступках и привычках. Удачники часто реагируют на одни и те же стимулы совсем иначе, чем жесткие, негнущиеся натуры. Они ходят на работу по разным, порой даже нелепым, маршрутам или выбирают непривычное, черт-знает-где, местечко, чтобы выпить чашку кофе, а не потрюхают напрямик в любимую кафешку, где всё «как обычно».

«Изменяйте, ломайте застылые привычки жизни, — советуют психологи. — Займитесь чем-нибудь новым, другим и по-другому».

Очень важно также пребывать в хорошем настроении, в позитивном настрое — чтобы уловить, учуять больше шансов, ежедневно проносящихся мимо вас. И — представьте! — очень полезно и выгодно смотреть на мир сквозь розовые очки.

Вот еще один парадокс: добросовестность, усердие, ретивость в работе — личностные черты, напрямую связанные с успехом, с достижением, — не приманят к себе госпожу Удачу, скорее — оттолкнут ее.

Что означает добросовестность? — Вы делаете, что вам положено делать, и вы отдаете все силы этому делу. Проблема в том, что добросовестные люди будут упорствовать в задании, даже когда это совсем не нужно. Такой рабочий казус американцы называют «чересчур перестараться». Круто прилагая все усилия к одному заданию, эти старатели непременно пропустят неожиданную — но более прямую — связь с успехом.

Что же советуют нам психологи? Позволить себе уклониться от курса, попросту отвлечься от самого напряженного труда. Только вольная птица учует скрытые возможности. Если очень пристально смотреть на что-то, ничего окрест не увидишь. Даже если вы с головой ушли в сложный проект, отвлекитесь на минутку, поболтайте с сотрудниками, побегайте по Интернету от одного интересного блога к другому. Вы можете пропустить срок сдачи проекта, но можете и найти лучшее и более оригинальное решение своей задачи.

Отвлекитесь от мысленной одноколейки — и вы наверняка найдете оптимальный конечный результат.

Поговорим о счастье. Не о личном, частном, персональном. О валовом — в охвате этноса, народа, страны.

Оказывается, счастливым может быть не только человек. Но и целая страна, весь материк и даже такая эфемерная субстанция, как время. «Мы живем в исключительно счастливое время», — говорил в конце советских 20-х советский нарком Луначарский. На что язвительный Виктор Шкловский отвечал: «Время счастливо, очевидно, само по себе, без людей».

Меня, однако, как и журнал «Тайм», посвятивший однажды этой теме целый номер, интересует звездно-полосатое счастье с американским паспортом в кармане. Среди разновидностей земной радости существует, оказывается, и специфическое американское счастье. Попробуем его определить.

Нынче, когда нация — политически и психически — расколота и разногласна по любому коренному вопросу — от Обамакера и нелегалов из Мексики до беженцев из исламских стран и даже до окраса штатов на родимой карте, — в одном американцы сходятся безоговорочно: они — счастливы.

78 процентов американцев счастливы безоглядно, пожизненно и каждодневно. Остальные тоже счастливы, но с оговорками — не каждый день и не во всю жизнь. Но навык к счастью, привычка к оптимизму, вкус к будущему присущи всей этой жизнелюбой нации.

Прежде всего, всем этим ученым в услуге у «Тайма» пришлось срочно переучиваться. Круто менять квалификацию. Они всегда имели дело с чернухой, мраком и негативом в человеке, с больной, ущербной или сломанной психикой. Цель психиатра — вывести пациента из негативного больного состояния в нейтральную норму. Или, на шкале психического здоровья, — от минус пяти до нуля. А на арго — довести психаря до чистяка, нейтрала, человека без свойств.

А есть ли более надрывный контраст, чем, скажем, клинический депрессант и жизнерадостный счастливец? Психологи признали, что их профессия была споловинена. Необходимо было выяснить, при каких условиях человеческая психика не угнетается и болеет, а — здоровеет, цветет, нирванится и кайфует. То есть исследовать весь букет положительных эмоций. Довести оценку психики от нуля до плюс пяти, до высшей точки довольства и счастья. Что к этому ведет? От чего американец счастлив?

Не от денег — это точно. Рухнул еще один американский стереотип: культ доллара, хищный меркантилизм, мечта о богатстве. «Прижизненные хлопоты по добыче деньжат», которые Борис Слуцкий не относил к жизненному опыту, американскую душу также не греют. В обойму счастья не входят. Новый американец усвоил старую истину: на деньги счастья не купишь. Кузнец доллара не кузнец своего счастья. Доллары американец припечатал иначе: деньги — это свобода. Уолл-стритские акулы резвятся в реке жизни наравне с финансовой мелюзгой. Когда основные потребности жизни удовлетворены, повышение дохода ненамного, а то и никак не повышает тонус жизни. Миллиардер ничуть не счастливее миллионера, а сводящий концы с концами середняк не чувствует себя пролетчиком, доволен жизнью и оптимист.

Ни высшее образование, ни высокий интеллект, ни блеск вундеркиндства счастью не способствуют. И даже юность — казалось бы, синоним счастья — не часто ходит к счастью в гости. Немолодые люди более в ладах с судьбой, испытывают больше довольства от жизни и реже хандрят и унывают, чем молодые. Молодежь дуется на жизнь три-четыре дня в месяц, тогда как пожилые люди (верно, из экономии) — всего два дня. Вот к ним-то, к этим пожилым, и обращено чаще всего «смеющееся лицо счастья».

И даже брак — как бы его потом ни называли: счастливый-несчастный, удачный-провальный — не увеличивает ваше счастье ни на йоту. Ни — счастье, ни — здоровье, ни — радость жизни. Все эти бесценные дары могут в браке только уменьшаться — но не возрастать. Ученые утвердили этот странный факт с несомненностью, подвергнув испытанию сотни молодоженов. В первые дни после свадьбы они испытали прилив экстрасчастья, но чуть позднее их жизнерадостность вернулась на добрачную метку. Да там и осталась. В лучшем случае. Очевидно, брак не вяжется напрямую со счастьем. Как у Мандельштама, но по другому поводу: «А счастье катится, как обруч золотой, чужую волю исполняя».

Пушкин рекомендовал искать счастье «на проторенных дорогах». Сам он его так и не нашел. Отсюда его вывод: «На свете счастья нет, а есть покой и воля».

Здесь встает вопрос, актуальный во все времена и во всех религиях: хотел ли Бог, чтобы люди были счастливы?

Вспомним сетования несчастного Иова в одной из ранних книг Ветхого Завета. Судя по Евангелию от Луки, счастье не является оправданием земного бытия человека. И многие современные верующие, судя по их отношению, скажем, к гомосексуалам или трансвеститам, вовсе не приветствуют чужое счастье, если оно не соответствует или противоречит Божьей воле.

Однако раннехристианский культ страдания — если не в прямое подражание Христу, то из уважения к тому, что тот претерпел на кресте, — не мог оказаться особенно жизнестойким, ибо природа человека брала верх, жизнь вносила коррективы в религиозные каноны, монастырский устав не годился для мирской жизни. Если кесарю — кесарево, а Богу — Божье, то и человеку — человечье. Церковь была оставлена для воскресных служб, проповедей и исповедей, а жизнь шла своим чередом, и церковные догматы приспосабливались к ее каждодневным нуждам.

И пусть негласно, но очевидно в Америке возобладал древний принцип: не человек для субботы, а суббота для человека. Субботу в этом афоризме следует заменить на воскресенье. Так американцы теологический вопрос о счастье перевели в свою жизненную несомненность. Фактически они возжелали получить второй мандат на счастье — но уже не от государства, а от Бога.

Никаких сомнений на этот счет у самих американцев нет: они. Существует, однако, статистика глобального счастья с отметками — от счастья к несчастью — по семибалльной системе. На этой шкале нищие жители Калькутты занимают четвертое место — ровно посередине. Другими словами, они чуть ближе к счастью, чем к несчастью, не так ли? Конечно, они не так безоговорочно счастливы, как американцы, но счастливее, чем можно было ожидать, глядя на них со стороны. Кто себя совсем не чувствует счастливыми, так это мрачные, с апокалиптическим взглядом в будущее русские и угрюмые литовцы, замыкающие эту статистическую таблицу счастья.

А кто ее возглавляет? Да американцы! Но совсем не те, которые уверены в своем счастье — не штатники, а латиноамериканцы из Южной и Центральной Америки. В чем тут дело? Может, к ним перекочевала наша поговорка: горе — не беда? Или в состав их счастья входит нечто иное, чем в счастье североамериканское? Скажем, любовь, которой латинос придают первостепенное значение, тогда как у северных американцев она из реала ушла в кино и мыльную оперу? Влюбиться и создать семью — это и есть для латиноамериканца самое большое счастье, в то время как женитьба, по опросам судя, не меняет тонуса жизни североамериканца.

Тем не менее, хоть и уступая своим южноамериканским соседям, граждане США в ощущении себя счастливыми занимают почетное восьмое место, но, увы, делят его… со Словенией, родиной нынешней первой леди Мелании Трамп. Что не может не огорчать лидеров нашей страны, тогда как словенские лидеры должны прыгать до потолка от счастья, что их нация так же счастлива, как американская. Видимо, каждый мерит счастье на свой аршин — относится ли это к индивидууму или целому народу. Есть американское счастье и есть словенское. Диоген, скажем, был счастлив, живя в бочке…

Прошло сто лет, и вот мы встречаемся, как и было условлено, с живым, насмешливым и говорливым Марком Твеном. Этим непревзойденным корифеем смеха. Этим мощным комическим талантом. Он таки достал нас из могилы спустя столетие! Буквально. По завещательному распоряжению Твена, век спустя после его смерти, изданы его сенсационные, политнекорректные, мстительные и бранчливые, запальчивые и резкие, негодующие и чудно юморные воспоминания.

Впервые в этой трехтомной «Автобиографии Марка Твена» писатель заговорил с нами откровенно, непосредственно и без всяких цензурных искажений. Это удивительное ощущение разговора живого Твена с его будущими, через столетие, читателями связано и с тем, что он не писал свою, в 500 000 слов, автобиографию, а наговаривал ее четыре года подряд перед смертью стенографисту. Прекрасный и опытный оратор, Марк Твен считал, что, рассказывая о своих воспоминаниях и взглядах, а не записывая их, он придает повествованию более натуральный, разговорный и откровенный тон.

Коли речь зашла о его смерти, нельзя не упомянуть, что она, как и рождение Твена, сопровождалась мистическими, а точнее — космическими знамениями. За год до смерти писатель сказал: «Я появился на свет в 1835 году вместе с кометой Галлея, через год она снова прилетает, и я рассчитываю уйти вместе с ней». Так и случилось. Твен умер 21 апреля 1910 года, когда комета ярко и грозно стояла в небе.

Но вот что странно: в этой своей цельной, без сокращений и искажений, автобиографии Марк Твен как-то не похож на себя, точнее, на того Марка Твена, которого мы знаем (или думаем, что знаем), прочтя подростками «Тома Сойера», «Гекльберри Финна», «Принца и нищего», «Янки при дворе короля Артура» и другие его книги, полные неистощимого веселья, кипучей радости бытия, стойкого оптимизма и несокрушимого доверия к жизни. Именно таким — природным жизнелюбцем, упоенным смехачом и насмешником, солнечным и радостным оптимистом — остался писатель в памяти тех, кто остановился в чтении на его основных шедеврах.

Зато в автобиографии, упрятанной самим писателем от читателя на сотню лет, возникает совершенно иной, незнакомый Марк Твен, утративший иллюзии и растративший оптимизм, угрюмый мизантроп, безотрадный скептик, усомнившийся в прогрессе своей эпохи. Более того — что несколько покоробило ортодоксальных марктвенистов, — писатель в своей новой книге становится на какое-то время бескомпромиссным политиком, резко осуждая «преступные действия» американского правительства, а также с увлечением — гордо, достойно и без всякого юмора — играет роль гневного пророка.

Страдающий из-за американских военных интервенций в чужие страны или яростно громящий магнатов с Уолл-стрит, этот Марк Твен на диво современен и актуален. Кажется, он живет не в своем любимом XIX веке, начисто не приемля начальный XX, где его «угораздило отмучиться 10 лет», а в нашем XXI, который тоже вряд ли чем бы его порадовал! Некоторые его наблюдения за американской жизнью настолько беспощадны — однажды Твен называет американских солдат «убийцами в военных мундирах», — что его наследники и редакторы, да и сам писатель, опасались, как бы подобные высказывания, если их немедленно не выбросить из текста, не подорвали всерьез его репутацию.

«Из первого, второго, третьего и четвертого изданий следует выбросить все здравые, дельные и разумные суждения», — наставлял Марк Твен в 1906 году редакторов. «Может, и подвернется рынок для такого товарца через столетие от наших дней. Никакой спешки. Поживем — увидим». А в дневнике, который вел с юности, Марк Твен в 1904 году запечатлел свое беспросветное отчаяние: «Только у мертвых есть свобода слова. Только мертвым дозволено говорить правду. В Америке, как и повсюду: свобода слова — для мертвых».

И эти горькие, безнадежные строки пишет первый писатель Америки с мировой славой, кипучий жизнелюбец, ярый оптимист, неистощимый весельчак и смехач, гордый своей страной, безмятежно верующий в особый удел Нового Света. Давайте вкратце проследим, как произошла в жизни и сознании писателя эта трагическая метаморфоза.

Как идиллична, щедра и полна чудесных обещаний Америка времен детства писателя, прошедшего на Миссисипи! С этой жизнестойкой американской дикой вольницей мы встречаемся в главных книгах Твена — «Томе Сойере», «Жизни на Миссисипи» и «Гекльберри Финне». Могучая, шириной в несколько километров, великая река с ее далями неоглядными, с бойкой жизнью на берегах в «старые времена» расцвета пароходства была для Сэмюэла Клеменса, еще не ставшего Марком Твеном, родной стихией, поэтическим и романтическим образом родины, а позднее — символом свободы, полной независимости человека в еще не обузданных техническим прогрессом американских просторах.

Нигде, наверное, любовь и гордость за свою страну — разумеется, в юмористическом, шутливо дерзком, а не помпезном изложении — не выразилась у Твена так ярко и так откровенно, как в его знаменитой «путево́й» книге «Простаки за границей», имевшей феноменальный успех. Эта уморительно смешная, неистощимая в шутках и комических бурлесках книга, вышедшая в 1869 году, знаменует пик писательской славы Марка Твена. Но за обвальными шутками и буйным юмором, извлеченным из сопоставления Нового Света со Старым, была серьезная цель. «Простаки» прославляют свою страну, «не знавшую феодального угнетения, раболепства и безземелия». Тут встретишь американские гимны прогрессу и XIX веку, веру в особенное предназначение Америки, запальчивое, страстное утверждение национальной культуры, не признанной вообще за культуру (а только за грубое варварство) Старым Светом.

И через 10 лет после «Простаков» в записных книжках Твен отстаивает несомненное превосходство своей страны над Англией, «презирающей Америку»: «Мы равнодушны к тому, что страна не лучше и не обширнее нас глядит на нас свысока. Мы ввели в практику телеграфную связь. Мы придумали скоропечатный станок, швейную машину, спальный вагон и салон-вагон, телефон, броненосец, мы внесли свою долю в успехи столетия, мы первые начали предсказывать погоду». Однако этот гражданский энтузиазм и патриотическая гордость улетучиваются бесследно со страниц, написанных Твеном в последние два десятилетия его жизни.

Столь дорогие ему впитанные с детства американские идеалы поздний Твен развенчивает как наивные поэтические иллюзии.

Вместо вымечтанного молодым Твеном общества равноправия и справедливости пришел корыстный «позолоченный век» — так сам писатель назвал время спекуляций и афер, чудовищной коррупции и растущих имперских амбиций. И вот его твердое убеждение — нет и не было никакого, им самим когда-то воспетого, американского прогресса: «Шестьдесят лет тому назад „оптимист“ и „дурак“ не были символами. Вот вам величайший переворот — больший, чем произвела наука и техника. Бо́льших изменений за шестьдесят лет не происходило с сотворения мира».

К счастью, старый мизантроп, находясь в глубокой депрессии, все еще любил пошутить. Мне по душе его мудрое высказывание об обожаемых мною кошках: «Изо всех божьих созданий только одно нельзя силой принудить к повиновению — кошку. Если бы можно было скрестить человека с кошкой, это улучшило бы людскую породу. Но повредило кошкам». И, конечно, его знаменитая фраза в ответ на посвященный ему некролог в «Нью-Йорк джорнел»: «Слухи о моей смерти сильно преувеличены». И как бы ни менялся со временем смех Марка Твена — от комедийного буйства до резкой сатиры, — писатель убежден, что владеет оружием чудотворным: «Ни одно божество, ни одна религия не выдерживает насмешки. Церковь, аристократия, монархия, живущие надувательством, встретившись с насмешкой лицом к лицу, — умирают».