Вечером шестого сентября, накануне женитьбы Пола Гьюбера, друзья устроили ему мальчишник в стрип-баре, неподалеку от Форт-Лодердейла. Заведение называлось «И хочется, и можется» и было известно по всему графству благодаря стрип-танцовщицам и ромовым коктейлям. К полуночи Пол Гьюбер находился под весьма высоким градусом и был безнадежно влюблен не то в восемь, не то в девять стрип-девочек. За двадцать долларов они позволяли ему сажать их к себе на колени и тыкаться носом в их теплую, сладко пахнущую плоть, так что Пол ощущал себя счастливейшим человеком на свете.

Его друзья тоже веселились напропалую, дурили кто как умел и поливали сцену шампанским. Поначалу девушки не выказывали особого восторга, но мало-помалу и они прониклись духом празднества. Мокрые, хохочущие, они выстроились вдоль сцены и принялись отплясывать, высоко задирая ноги, под старую мелодию Боба Сигера. Брызги шампанского и пузырьки воздуха невинно поблескивали на пушистых лобках. Пол с друзьями шумно выражали свое восхищение, подбадривая девушек и друг друга хриплыми от возбуждения голосами.

В половине третьего устрашающего вида вышибала объявил, что программа окончена. Пока друзья Пола извлекали бумажники и раскладывали на всех астрономическую сумму, проставленную в счете, виновник торжества ползком взобрался на сцену и уцепился за ближайшую девушку. Слишком пьяный, чтобы удержаться на ногах, он кое-как поднялся на колени и страстно обхватил обеими руками ее обнаженную талию. Девушка не рассердилась: она улыбнулась Полу и продолжала двигаться в такт музыке. Пол болтался вместе с ней, как утопающий, вцепившийся в спасательный круг. Он прижался щекой к ее животу и закрыл глаза. Танцовщица – ее звали Эрин – погладила его по голове.

– Шел бы ты домой, голубчик. Пора отдохнуть: у тебя ведь завтра большой день.

Кто-то крикнул Полу, чтобы он слез со сцены, и его друзья решили, что это вышибала. В заведении имелось строгое правило: никому не дозволялось лапать девушек вот так, за здорово живешь. Сам Пол ничего не слышал: он был на верху блаженства. Ричард, его ближайший друг и коллега, деливший с ним комнатку в брокерской конторе, достал фотоаппарат и принялся щелкать Пола вместе с голой танцовщицей.

Малкольм Б. Молдовски не слишком затруднял себя выбором выражений, в глаза охарактеризовав конгрессмена Соединенных Штатов Дэйва Дилбека как «дерьмоголового идиота с мандатом в кармане».

Дилбек, памятуя о влиянии, связях и возможностях Молдовски, безропотно проглотил это живописное определение, пробормотав только:

– Мне очень жаль, Малкольм...

Меряя шагами кабинет конгрессмена, Молдовски останавливал холодный, исполненный презрения взгляд на украшавших стены дипломах, табличках и прочих свидетельствах, напоминавших о тех или иных моментах долгой и отнюдь не головокружительной политической карьеры Дилбека.

– Ну и заварил ты кашу, – сказал он наконец. – Не знаю, удастся ли ее расхлебать.