Он висел на волоске. Почти месяц. До сегодняшнего утра. А теперь — все. Через несколько дней состоится заседание ректората и его отчислят. Об этом только что ему сообщил декан Карамельник.

Все к этому и шло. Надеяться было не на что. Разве только на чудо. Hо он был не так наивен.

Соломинка, правда призрачная, но, имелась. Могли сделать снисхождение как выпускнику. Все-таки двадцатый курс. Подумать только — двадцатый! Последний год. Такого в истории Школы небывало.

Некогда, и то давным давно, одного из слушателей исключили с шестнадцатого курса. По какой причине никто из нынешних слушателей не знал. Hе принято было распространяться по этому поводу. И ни у кого не возникало сомнений в отношении справедливости того решения и никто не задумывался о степени виновности отчисленного.

За так просто отсюда не гонят. И потом тот ходил в ранге старшекурсника. А он — выпускник. Это могло помочь. Hо… Вероятно, проступок его более тяжек.

Действуя строго по Инструкции, Пытливый им на глаза не показывался. Хотя наблюдал за ними в открытую. Hе прячась ни за камень, ни за куст, ни в темноту. Люди его не видели в упор. И если шли на него он не отстранялся. Они проходили через него, как сквозь воздух. Для Пытливого ничего удивительного в этом не было. Он находился в другом измерении. В ином Пространстве-Времени. Так удобней было наблюдать за ними. И если нужно было, то помочь. Инструкция этого не запрещала.

Hо люди вели себя не по-людски. Метали друг в друга камнями, кололи пиками, пронзали стрелами.

Жутко было наблюдать за прыгающим от восторга человеком, который только что, метнув изо всех сил пращу, снес череп такому же существу, как и он. А существо то было еще дитем человеческим. Девочкой подростком. Лет четырнадцати. Hе больше.

Она вышла на порог добротно сколоченного бревенчатого дома с годовалым ребенком на руках, еще мгновение назад девочка улыбалась ему, тыкалась носом в голенькое пузико и тот звонко смеялся.

Пожелай того Пытливый мог бы любоваться Землей из космоса, не покидая ее. Все это он мог, находясь в том самом же месте, где сейчас был. В одном конкретном районе выделенного ему сектора. Более того, не покидая сектора, он мог находиться в разных местах Земли одновременно. И одновременно, не отвлекаясь от начатых здесь дел, со свойственной ему дотошностью, делать другие. И все благодаря нимбу. Точней, действию собственных мысленных импульсов на него.

Ему сейчас очень хотелось увидеть кого-то из своих, прибывших с ним на Землю. Особенно любопытно было узнать, чем увлеклась его однокурсница по Школе Камея. Hо любопытство того же рода донимало и Дрему. Другого их товарища по Школе, откровенно неравнодушного к Камее.

Хорошо знавший привязанности и вкусы девушки, Дрема точно вычислил в каком месте ее сектора она скорее всего может оказаться. Так что, когда объявился Пытливый, Дрема был тут как тут. Камея, смежив длинные ресницы явно в ожидании чего-то, лежала на днище старого, перевернутого кулаза. Дрема пристроился на краю лодки и босыми ногами ворошил, остывающий в предвечерьи морской песок. Заметив Пытливого, Дрема нисколько не удивился. А вместо приветствия приложил указательный палец к губам, мол, не шуми.

Пытливого это возмутило. «Посмотри на него?! — поморщился он. — В наглую лезет к моей девушке, да еще просит не мешать».

Пытливый уже хотел было расхохотаться и бросить в него что-нибудь едкое. Чтобы обидеть. Да так, чтобы рикошетом задеть ее. И хорошо успел остановить себя. Он вдруг неподалеку от них заметил земляночку. Откинувшись на руки, она сидела на макушке валуна — похожего на человеческую голову, окунувшуюся по самые ноздри в воду. От накатов волн, обтекающих эту каменную голову и бегущих к берегу, казалось, что обладатель ее шагает по дну моря. Шагает, направляясь в глубину, держа на себе беззаботно мечтающую девушку.

Отряд Ареско, взбудораженный трагической вестью поспешно пробирался к городищу по самой короткой дороге. Шли по звериным тропам. То спешившись, прокладывая топорами и ножами себе путь в сплошной стене колючих зарослей, то не щадя погоняя коней, мчались во весь опор на небольших равнинных пространствах.

К еще дымящемуся своему поселению они подошли где-то к полудню. Завидев разоренные жилища всадники, не помня себя, ринулись к ним. Каждый хотел как можно скорей оказаться у своего очага. Hо властный голос вождя заставил воинов натянуть поводья. Их предводитель, несмотря на молодость, был суров и лют. Ослушания — не терпел. Сородичи боялись его горячего и скорого суда.

Ареско сидел на коне мрачным каменным идолом. Он не сдвинулся с места пока все воины отряда не обступили его. Речь произнес негромко, отрывисто и ясно.

— Мы должны отомстить. Времени мало. Мертвых предать земле. Постарайтесь поесть и поспать. Выступим до захода солнца. Сбор — здесь. Все! По домам!

… Мужчины плакали как дети. Слышать их было тягостно. И до тошноты невыносимо было смотреть на обезображенные и обугленные трупы людей. Пытливый перевел взгляд на подворье Ареско. Из-под обрушенных и еще мерцающих огнем бревен вождь извлекал останки близких ему людей. Он метался по пожарищу и громко окликал их по именам, надеясь, что кто-нибудь отзовется. Жена его, прижав к себе спящего мальчонку, опустошенно и надрывно выла. Как волчица. Жутко. По-сумашедшему…