Ростовы давали бал. Граф Илья Андреевич, удивительно похожий на нашего радиста, велел музыкантам играть «Данилу Купора» и сам первым пустился в пляс. Он топал ногами, размахивал руками, гости смеялись и хлопали в ладоши. «Посмотрите на папа́! Посмотрите на папа́!» — радостно кричала Наташа. Звук плавал и запаздывал. Я сидел в темном углу столовой экипажа, борясь с приступами тошноты. Рядом со мной натужно стрекотал киноаппарат «Украина», прозванный на флоте кинолебедкой.

Угол столовой — единственное место, где меня продолжало укачивать после трех месяцев плавания. Здесь качало по-особенному, с вывертом, не так, как в каюте или рыбном цехе. Вдобавок мелькание кадров на экране плохо действовало на мой вестибулярный аппарат… Но встать и уйти я не мог, потому что я — кинолебедчик. Или, другими словами, киномеханик на общественных началах.

Сам влез в это ярмо. Мог бы спокойно быть библиотекарем. Старпом перед рейсом сказал: «Ты, Левшин, кто по судовой роли? Практикант? Полставки инженера-гидролога? Надо бы нагрузить тебя по общественной линии. Выбирай — кинолебедка или библиотека». Тогда мне казалось, что быть библиотекарем на рыболовецком траулере — слишком интеллигентское занятие. Нас и так всего двое в научной группе — я и мой шеф, помощник капитана по научной части Валерий Николаевич Прибылов — «яйцеголовые», как называют ученых рыбаки. Понятно, что не от большой любви. А тут мало того, что «яйцеголовый», так еще и библиотекарь. То ли дело кино, самое массовое из искусств…

Между мной и экраном три черных силуэта. Зрители. Боцман, рыбмастер Фиш и матрос Василенко.

На экране старый князь Николай Андреевич Болконский давал наставления сыну.

Волны прибоя зарождались у самого горизонта. Они катились медленно, ровными белыми рядами, набирая силу, будто задумали перемахнуть приближающийся берег и катиться так дальше, еще тысячу миль. В кипучей схватке с прибрежными камнями волны теряли всю свою мощь, становились маленькими, ручными, как щенки; лизнув пенным языком песок Пляжа, они игриво отбегали назад.

Пляжем мы называли каменистую косу с островками серого песка, которая протянулась вдоль берега на два километра. Во время прилива коса становилась совсем узкой, не больше полутора сотен метров, и тогда на Пляже, зажатом между кромкой прибоя и заросшим кустарником обрывом, становилось тревожно и неуютно, особенно в ветреную погоду. В отлив океан отступал, оставляя влажные россыпи камней, похожих на разрушенные города.

Наверху к обрыву почти вплотную подступал лес, а дальше были горы. Кордильеры. Мы видели только их вершины, почти всегда скрытые облаками. С севера и с юга коса упиралась в две высокие скалы, которые мы прозвали Колокольнями. На севере — Большая Колокольня, на юге — Малая. Под Большой Колокольней рыбаки из Деревни хранили свои лодки. Рыбаки уходили в море затемно и возвращались с уловом часов в восемь утра. Наши соседи по Пляжу, чайки, в это время поднимали суетливый гвалт, так что мы просыпались без всяких будильников. Рыбаки разгружали корзины с рыбой, вытаскивали лодки на берег и уходили в Деревню. После этого Пляж весь день оставался безлюдным. Если, конечно, не считать нас — старшего механика Драпеко, которого мы звали Дедом, Ваню Шутова и меня, аварийную команду «Эклиптики». Сама «Эклиптика» громоздилась тут же, на мелководье, неловко завалившись на бок и обнажив свое истерзанное брюхо.

В море, сидя в своей тесной каюте, я привык думать о нашем траулере как о жалкой скорлупке, болтающейся по волнам. Теперь эта «скорлупка» занимала собой почти всю южную оконечность Пляжа. Сломанная мачта упиралась в Малую Колокольню, напоминая, как нам всем повезло. Если бы траулер выбросило на десяток метров правее, на скалу, караулить было бы нечего. И некому.

Полицейский чиновник, сеньор Камачо, который прибыл на катере наутро после крушения, сказал, что такого ему видеть еще не приходилось. На этом берегу кораблекрушения не редкость, раз в два-три года на прибрежных камнях оказывается какое-нибудь несчастное судно, но так, чтобы океан, словно на руках, бережно перенес траулер через груды камней и уложил под скалой на песочке — такого никогда не бывало. «Повезло вам, сеньоры», — без конца повторял чиновник. — «Благодарите Господа, что был прилив». Конечно, повезло. Хотя удар был не таким уж и мягким. В экипаже перекалечило много народу. Трояк сломал ногу, старпом руку и несколько ребер, второй помощник повредил спину. Механики Олег Титов и Костя, мой тезка, обожглись паром. Но в целом ничего особенно серьезного, могло быть гораздо хуже.