Шел 1930 год. Отбушевала братоубийственная Гражданская война на просторах России. Советская власть сменила императорских чиновников, установила новые пролетарские порядки. В южном городке Херсоне, в старинной крепости, открылся музей. На прекрасном классическом фронтоне собора неприятно выделялась кумачовая тряпка, на которой кривыми буквами с подтеками было выведено: «Херсоньский антирелигийный музей». Бывший сотрудник Одесского общества истории и древностей решил зайти в это учреждение, чтобы посмотреть, какую культуру несет людям новая власть, какие ценности теперь проповедуются. С собой он взял молодого писателя Бориса Лавренева, приехавшего из Ленинграда проведать своего больного отца, давнишнего приятеля старого хранителя. Первые же шаги внутри собора повергли их в недоумение, сменившееся нарастающим раздражением. За неимением сколько-нибудь серьезных экспонатов по стенам были развешаны вырезанные из старых журналов репродукции картин мастеров итальянской и голландской школ, изображающие религиозные сюжеты. Тут были «Сикстинская Мадонна», «Голгофа», «Снятие с креста», «Воскресение», «Христос у Марии и Марфы», «Мария Магдалина», «Вознесение», «Сошествие Святого Духа на апостолов»; работы Тициана, Веронезе, Рубенса, Ван Дейка и др. Под каждой репродукцией на неряшливых клочках бумаги были приклеены напечатанные лиловым шрифтом на машинке надписи совершенно невразумительного содержания.

Архивариус, удивившись нелепости существования подобного музея, уже было развернулся, чтобы покинуть его, но вдруг обратил внимание на пирамидальной формы застекленную витрину, в которой лежал какой-то круглый коричневый предмет. Подойдя, они увидели, что это человеческий череп. Внизу витрины была приклеена табличка: «Череп полюбовника Катерины II Патьомкина». Историк закрыл и снова открыл глаза, но видение не исчезло.

Череп оставался по-прежнему в витрине и глядел на посетителей пустыми глазницами. Старый хранитель оглянулся и заметил вторую такую же витрину, но уже продолговатой формы. В ней находился скелет с остатками мускулов. Надпись гласила: «Кистки полюбовника Катерины II Патьомкина». Рядом, в третьей витрине, лежали остатки зеленого бархатного кафтана с потускнелыми позументами, затем что-то неразличимое, в пятнах гнили, бывшее когда-то белыми атласными короткими штанами, такие же сгнившие чулки и туфли. «Шматки одягу полюбовника Катерины II Патьомкина» — прочел архивариус, склонясь к надписи.

Фантасмагория. Старый, убеленный сединами архивариус бродил между витринами с оскверненными останками Потемкина и печально повторял: «Фантасмагория. Апокалипсис. Вот уж действительно, кто был ничем, тот станет всем. Великие императоры — враги своих подданных, национальные герои — злодеи, бывшие бунтовщики превратились в освободителей. Куда катится наш мир? Что ждет в будущем это новое государство, созданное на костях свергнутых героев?»

Хранитель знал много историй о герое своих исследований — некогда великолепном князе Тавриды, светлейшем князе Римской империи, первом и лучшем сподвижнике императрицы Екатерины Великой, чьи останки теперь выставили на всеобщее обозрение и порицание, — Григории Александровиче Потемкине. Он мог много рассказать о том, что было и чего не было. Долгие годы архивариус изучал удивительные документы, читал служебную, личную, а порой даже интимную переписку Потемкина, внимательно выслушивал рассказы его потомков о семейных преданиях, кропотливо собирал все легендарные известия о любимом историческом персонаже. Теперь же, когда национального героя, государственного деятеля и полководца обрекли на десятилетия позора и порицания, старый хранитель понял, что труд всей его жизни — подлинную историю сиятельного князя — смогут оценить только далекие потомки.

Уходила в прошлое бурная эпоха Петра Великого. Россия полностью изменила свой облик, превратившись в мировую державу с мощной боеспособной армией и флотом, европейским законодательством и государственным аппаратом. Россия стала великой империей.

По разбитой распутицей дороге осенью далекого 1724-го, а быть может, и весной 1725 г. (разве теперь упомнишь) в Низовой корпус под Астрахань возвращался из отпуска небогатый смоленский дворянин капитан Александр Васильевич Потемкин. Путь его лежал по Киевской дороге от тульского имения родной сестры Марьи Васильевны села Маншино на южные окраины Российской империи. Начал военную службу Александр Васильевич еще при Петре Великом, в 1703 г., солдатом; с 1708 г. — прапорщик в Устюжском пехотном полку. В этом звании он сражался и в знаменитой Полтавской битве 1709 г. В 1712 г. А.В. Потемкин был переведен в Первый гренадерский полк капитаном, участвовал в войне с Турцией; в Финляндии был тяжело ранен в левый бок, а в 1722 г. определен в Ростовский драгунский полк и в этом чине выполнял важное государственное задание — проводил первую перепись населения в Казанской и Астраханской губерниях.

«Да, — размышлял 50-летний Потемкин, поглядывая из кибитки по сторонам, — многое я повидал, вышел живым из стольких сражений, когда вражеские ядра проносились рядом, сражая наповал друзей. Стоял в боях рядом с величайшим императором Петром Алексеевичем, храбрым и великолепным Александром Даниловичем Меншиковым. Да, были времена. Не то что сейчас. Царь Петр умирает, спокойствие и забвение вскоре сменят грандиозные преобразования его правления, Россия погрузится в тишину. Да, в моей жизни не все ладно. Столько лет уже прожито, а наследника все нет».

Ямщик обратил внимание Александра Васильевича на огни приближающегося селения. Это была деревенька Журавино, вотчина семьи Скуратовых. Кибитку с заезжим незнакомцем встретила семья помещиков — хозяин имения Алексей Иванович Скуратов, брат Дмитрий, бабушка Мария Федоровна да вдовая мачеха Дарья Васильевна Скуратова, дочь стольника Василия Ивановича Кафтырева, чиновника Монастырского приказа. Радушный прием обрадовал капитана, но особое впечатление на него произвела двадцатилетняя вдова, супружество которой, как оказалось, длилось всего два года. К тому же у нее было неплохое по тем временам приданое. Отец определил младшую свою дочь Дарью, по неимению сына, наследницей всего своего недвижимого имущества, о чем имелась и соответствующая запись в книге челобитных Вотчинной коллегии за сентябрь 1723 г. В челобитной В.И. Кафтырев перечислил все свои поместья: «В Костромском уезде в Осецком стану усадьба Балакирева, да в Сущеве и во Гидомском станех половина усадьбы Барщевой а Ям тож, да в Галицком уезде в Корежской волости половина села Прокунина з жеребьем. А те ево вышеозначенные усадьбы и половина села с деревнями, и с пустошми, и со всеми угодьи, что к тем усадьбам и к тому селу надлежит, и со крестьяны и з деловыми людьми».

Романтическое знакомство Александра Васильевича и ответившей взаимностью на его ухаживания Дарьи Васильевны шло к свадьбе, но, чтобы идти под венец, капитану-кавалеристу требовалось развестись со своей первой супругой — Мариной Ивановной Потемкиной. Он сумел уговорить жену постричься в монахини, после чего союз родителей будущего светлейшего князя получил свое законное оформление.