Внезапная судорога, выворачивающая наизнанку, прожигающая все мышцы до последней, выбила почву у меня из под ног. Я зажмурила глаза пытаясь справиться с головокружением и ослепительным, по сравнению с полумраком подъезда, режущим светом. Почти сразу же боль начала отступать, нехотя, словно морской отлив. Что-то ласково защекотало щеку и послышался шум листвы. В марте месяце. Отстранено я подумала, что этот внезапный приступ похоже вызвал слуховые галлюцинации. Боль постепенно уходила, я открыла глаза, полюбовалась на кроны высоких деревьев сплошь покрытых зеленой шапкой и резко села. Вокруг раскинулся парк. Скамеек, дорожек и прогуливающихся людей не наблюдалось, но сомнений не возникло. Не было бурелома и буйных зарослей кустарника между высокими прямыми как стрела соснами. Мягкая трава и крупные, яркие, вычурной формы цветы повсюду. Над цветами кружили яркие бабочки. Где то неподалеку выводила незатейливую трель птица. Это было лето в самом разгаре, а я в пуховике, осенних сапогах и вязанной шапке. И еще, насколько помнится, под пуховиком свитер. Как же я здесь очутилась? В моем городе такого места нет, я знаю точно.

Я растерянно огляделась, вспоминая, как возвращалась от подруги. Было уже девять вечера, в марте в такой час у нас темно. Раскисшие было за день дороги, снова сковало льдом. Не люблю это время года — грязь, слякоть, сапогов не напасешься, того и гляди поскользнешься и здравствуй травматологический кабинет. Я вышла из автобуса, благополучно прошла превратившийся в каток двор, зашла в подъезд… и все. Дикая боль, выворачивающая суставы, я падаю… а дальше уже здесь.

Знать бы еще, где это — здесь? Надо выйти из парка в город и разобраться где же все-таки нахожусь. Медленно поднявшись, первым делом я сняла пуховик и свитер, отметив, что куда-то пропала сумка, шапку засунула в рукав пуховика и повесив его на руку отправилась куда глаза глядят. Раз это парк то заблудиться мне не светит, куда-нибудь да выйду. Чувствовала я себя на удивление хорошо, от приступа не осталось и следа, но взамен мною быстро овладела настоящая паника — мне просто до зарезу необходимо встретить хоть кого-нибудь, узнать, где я и попросить помощи. В голове вертелась мещанина из обрывков множества мыслей о том, как я могла сюда попасть, почему уже лето, почему одежда на мне неподходящая, к кому обратиться, когда я выйду из парка, как связаться с родными, ведь я явно далеко от дома. Все эти размышления меня подгоняли и я очень быстро шла между деревьями почти не обращая внимания на окружающую красоту и спотыкаясь на высоких каблуках.

О том, что парк вовсе не парк я начала подозревать часа через два. Через три часа это уже не вызывало сомнений. Это был все таки лес. За все время, пока шла, я не только не встретила ни одного человека, но даже не увидела ничего, что бы указывало на его присутствие. Ни тропинки, ни пакета из под чипсов — ничего. Но как ни странно страх уже не чувствовался — к тому моменту все сильные эмоции похоже просто умерли. Наверное это эгоистично, но даже о том, что волнуется бабушка думалось неохотно. У нас сейчас уже двенадцать ночи, если верить моим часам. Нет мне конечно восемнадцать лет, но бабушка… Она очень консервативных взглядов, все время переживает и я всегда ей звонила, если где-то задерживалась. А сейчас и не позвонишь, телефон в сумке был. Да и что бы я ей сказала — «бабушка я в лесу заблудилась»? Шла я уже медленно, едва волоча ноги. Очень хотелось снять ставшие неудобными сапоги, но боязнь пораниться о какой-нибудь сучок останавливала. Солнце постепенно начало склоняться к горизонту. Ужасно хотелось есть и пить — все-таки несколько часов ходьбы на свежем воздухе, будь он неладен. Расстелив на земле пуховик, я легла и закрыла глаза — ночевать все равно придется здесь, хоть и страшновато. И тут же уснула.

Проснулась я на рассвете, солнце только только окрасило верхушки деревьев, медленно перебирая лучиками по листве. Во время сна я закуталась в пуховик — ночью стало прохладно. Вокруг стояла кристальная тишина. Ни малейшего дуновения ветерка. Тихо и невероятно красиво, просто сказочно. Кое-где между темно-янтарными стволами сосен медленно поднимались обрывки тумана. Как то отстранено подумалось, что было бы неплохо приехать сюда с друзьями на шашлыки. При мысли о еде желудок совсем не романтично скрутило от голода. Да, а что же будет дальше? Не хочется помирать в моем возрасте. Если в ближайшие дни не выйду к жилью мне конец. Я сугубо городской житель и никаких курсов выживания в дикой природе не проходила. Я даже об охоте и рыбалке имею смутное представление, и сыроежку от поганки с трудом отличу. Значит надо идти, может, куда-нибудь приду. Меланхолично размышляя о том, что сыроежки называются так, наверное, потому, что их можно есть сырыми, я поплелась дальше. Да, неплохо бы найти поляну с сыроежками или с ягодами. А на поляне с сыроежками чтобы обязательно был столбик и на нем дощечка с надписью — мол, граждане не бойтесь, грибы съедобные. За этими размышлениями я даже не сразу услышала тихое журчание, а услышав, забыла про все на свете и рванула на звук. Это был небольшой чистый ручей и наконец-то я смогла хотя бы напиться. На душе сразу повеселело и даже мысли прояснились — тут же вспомнилось, что все ручьи в конце-концов впадают в реки, а по берегам рек располагаются поселения. Значит, если идти вдоль ручья, то с большей долей вероятности дойдешь до людей. Да и про доступность воды не стоит забывать, мне вчерашней жажды хватило.

— Ира, пойдем в крепость, замерзнешь, — это Тим мне говорит.

Я сижу на гладком валуне, подложив под себя ветки. Я в этом мире уже восемь месяцев. Сегодня не так холодно, хотя по здешним меркам уже зима. Правда, без снега это больше похоже на наш конец октября. Дождя нет, а перед этим лил целую неделю. К счастью крепость стоит на холме, вся вода стекает вниз. Тиму просто надоело сидеть здесь, но уходить он не собирается — не хочет меня одну оставлять. Романтические чувства тут совсем ни при чем, просто ему кажется — он меня защищает, как может, говорит, что людям надо держаться вместе. Тим — виру — должник обязанный отработать какое-то количество времени на кредитора, как правило, несколько лет. Здесь все люди — виру, кроме меня. Со мной непонятки. Теоретически я могу в любой момент уйти в Рондан — это ближайшее человеческое государство на западе отсюда. Практически все мои вопросы на тему как туда добраться пресекаются тем или иным путем. «Сейчас ни одна наша делегация туда не идет, а одну тебя в лесу волки съедят», «Осень на дворе дороги размыло», «Ты зимой туда идти собралась? А ночевать где будешь, на земле?». А летом мне, наверное, пчелы помешают или бабочки. Кстати о них — у эльфов, оказывается, тоже есть что-то вроде то-ли кланов, то-ли княжеств. Называется это — Дом. Так вот, кто-бы мог подумать, меня подобрал Дом Бабочки — такое смешное название. Правда вслух над этим иронизировать я бы никому не советовала.

Честно говоря в то, что все вокруг настоящее мне поверилось не сразу. Очень уж все было обыденным, совершенно не сочетающимся с волшебной сказкой. Начиная с внешности эльфов — черты лица у них довольно правильные, кожа и волосы ухоженные, но не сказать, что это неземная красота. Люди как люди — уши только не похожи. Почти всю грязную работу в крепости выполняли люди. Вместе со мной их было шестеро. Эльфов примерно пятьдесят. Кроме меня и Даны в крепости жила еще одна человеческая девушка, моего примерно возраста — Гриня. Больше здесь женщин не было, потому-что угораздило меня попасть не абы куда, а в приграничный форпост.

Меня определили убирать помещения и стирать одежду, вместе с Гриней, а так-же помогать Дане на кухне. Удовольствие то еще, никогда раньше не задумывалась, до чего же тяжко было простому люду в средние века. А по вечерам приходилось шить себе одежду, потому как та в которой я сюда попала, считается неприличной. Вот как могут быть неприличными водолазка и брюки, полностью скрывающие тело, и тут же приличным платье, чуть ли не полностью открывающее грудь, я не поняла. Хорошо хоть с шитьем помогала Дана.

В первые же дни мне удалось выпросить у Таниэля несколько листов бумаги и свинцовый стержень и составить себе русско-эльфийско-человеческий словарь. Надо было видеть его лицо, когда он понял, что мне нужно. Можно подумать, у людей здесь письменности нет. Пришлось прямо при нем показать, на что именно я изведу бумагу. Расчертила лист на три столбика, и вписала в два — Нож — Сек. Показала, прочитала вслух, ткнула пальцем в третью пустую колонку.