Роман «Деревянные волки» — произведение, которое сработано на стыке реализма и мистики. Но все же, оно настолько заземлено тонкостями реальных событий, что без особого труда можно поверить в существование невидимого волка, от имени которого происходит повествование, который «охраняет» главного героя, передвигаясь за ним во времени и пространстве.
Этот особый взгляд с неопределенной точки придает обыденным события (рождение, любовь, смерть) необъяснимый колорит — и уже не удивляют рассказы о том, что после смерти мы некоторое время можем видеть себя со стороны и очень многое понимать совсем по-другому.
I
Раньше я считал, что я — волк, независимый, гордый и никем не управляемый. Теперь же мне все чаще кажется, что я — собака, неизвестно кем и за что к кому-то «приставленная» и обязанная охранять его день и ночь.
Охранять! Как? Я не помню, чтобы кто-то мне это объяснял.
Конечно, хорошо, что я не знаю своего возраста, что мне не нужно ни есть, ни прятаться, что меня нельзя убить. Но это метание между волком и собакой все больше и больше настораживает — старею, наверное.
Очень страшно — уснуть почти волком, а проснуться какой-нибудь обычной собачкой где-нибудь под забором.
Сейчас, вспоминая своих «хозяев», я никак не могу понять, почему был именно он, а не кто-то другой. Хотя, в конкретном данном случае, когда от Анны — к ее внуку, вроде бы понимаю…
II
Через три дня Сашка уже и в самом деле работал «тридцатирублевым».
Я тоже вместе с ним постигал великую науку «шабашничьей» жизни — а вдруг когда-нибудь пригодится. Стена, веревка, люлька, краска — и получается покраска. Все очень просто, особенно когда ты внизу, а он с ведром и кисточкой на стене: покрасил нужный участок — опустился, прогнав одну полоску, взбираешься с люлькой на плечах по веревочной лестнице, страховочным концом веревки поднимаешь краски и снова опускаешься. И так целый световой день. Правда, иногда промасленная альпинистская веревка скользит и не зажимается петлей — и тогда он летит вниз, но кто-то нам помогает и затягивает петлю секунды через две. Мне, конечно же, хотелось верить, что помогаю я, и если бы у меня был друг или подруга, хотя бы такие же, как я, вечером я бы, наверное, рассказал им, как «одним только взглядом я затягивал эту петлю».
Подобные полеты, конечно же, сбивают с нужного ритма. Даже со стороны видно, что руки уже не хотят «думать», думает одна только голова: подумал — сделал, подумал — переехал. От думанья, наверное, устают больше, чем от работы. А настоящая работа начинается только тогда, когда опять забываешь про страховку, когда мысли в голове не превращаются в слова. Когда кончики пальцев, как говорил один знакомый пианист, понимают в этом мире больше тебя самого. Правда, говорил он это еще в начале прошлого века, вот только сам так ничего и не понял и помер от водки, и пальчики, которые «понимали» больше него самого, тоже умерли вместе с ним.
В паре с Сашкой работал Остап, должность его называлась «подай патроны». Он должен был красить нижнюю часть здания и привязывать ведро с краской, которое потом поднималось наверх. Каждый день Остап выпивал по бутылке водки и каждый день болел. Иногда он ложился на землю лицом вниз и стонал или мычал, а может быть, выл — трудно было понять.
Однажды, средь бела дня, никого не предупредив, он ушел, как уходят в лес больные собаки.
