Раннее утро, небольшой, но вполне репрезентативный местный базар. Молодая крепкая женщина берет один за другим три аккуратно почищенных и разрезанных пополам апельсина и выдавливает из них сок, старательно налегая на блестящий металлический рычаг ручного пресса, потом сок процеживает, наполняет до краев стакан из толстого стекла и протягивает его мне — пространство вокруг него в радиусе полуметра заполняется бодрящим цитрусовым запахом. Медленными глотками я пью кисло-сладкий сок — он мягкий и прохладный, как само ранее утро, и во мне снова укрепляется решимость, что сегодня тоже — это уже третий день — кушать не буду ничего. Ну, или почти ничего, потому что бананы я все-таки ела и сок по утрам пила.

Да… что только ради аяуаски ни сделаешь. Оказалось, что ради нее я была готова на многое. Именно ради нее в этот раз я приехала в Перу, и ради нее я соблюдала этот пост. Впрочем, на таких диетических строгостях никто не настаивал. Ни сама традиция в целом, ни ее дискретные носители — шаманы и целители-курандерос — в частности. Перед приемом аяуаски за сорок восемь часов всего-то и предлагалось, что сократить прием сахара и соли, да перестать есть чеснок, мясо и свинину. Что интересно: свинина, прямо как у арабов, и здесь имела свой особый статус и в списке запретов попадала в особую категорию. Получалось, что мясо есть просто нельзя, а свинину — как гласили инструкции — так нельзя ни в коем случае. А кроме того, нельзя было пить, естественно, вино, ну и, понятно, никакого секса. Но я для себя решила: если уж готовиться к церемонии, то мелочиться не будет. Исключим все до основания. В основании, правда, оказались бананы и апельсины.

Сегодня вечером вместе с целителем-курандеро я отправляюсь из городка Тамшияку в сельву. В самую настоящую. И на всю ночь. Там состоится моя вторая церемония аяуаски — а всего я планировала провести в этот заезд в Перу три сессии. Почему именно три? Тут есть три возможных ответа. Первый можно найти на страницах русских народных сказок. Второй содержится в рекомендациях самих аяусковых шаманов. Третий ответ: ну как же… повторение — мать учения. То есть, третья церемония — для закрепления успеха и опыта предыдущих двух. И для подведения первых итогов.

Так вот, сегодняшняя церемония — вторая, а первая состоялась десять дней тому назад. Она породила больше вопросов, чем принесла ответов. Потому на церемонию сегодняшнюю возлагались особые надежды. Сегодня мне откроется — на это я, по крайней мере, очень рассчитывала — доступ к неведомым мне ранее пластам существования. Этот непознанный иной мир представлялся мне невероятно интересным. Его отзвуки и отблески долетали до меня время от времени, и каждый раз ставили в тупик тем, что я не понимала их источник, и более всего тем, что заложенный в них смысл редко поддавался однозначной дешифровке. Если таковой вообще имелся — не забывал прокомментировать мой внутренний голос-котролер каждый раз, когда я задумывалась об этих непонятных в глубинной своей сути феноменах. Однако, с другой стороны, меня поддерживало на плаву то, что этот непонятный мне мир описывался как в трудах антропологов, работающих в различных частях мира, так и в священных преданиях различных духовных традиций. Но не только. Что особенно значимо для современного человека, на наличие этого мира указывали и научные труды современных психологов и, что мне казалось почему-то особенно ценным, изыскания физиков-теоретиков.

В то же время руководила мной и более конкретная идея. А именно: мне хотелось разведать, какие тропы пролегают к моему главному форпосту. Под ним я понимала некий источник живительной силы, но не просто силы, а источник непреходящего блаженства, то, что на санскрите определяется как состояние «ананда». Прошу обратить внимание, что речь идет не просто о достижении состояния счастья. Речь идет именно об «ананде». Счастье может быть составляющей ананды, но проблема со счастьем заключается в том, что оно кратковременно и преходяще. В ананду же — как хотелось верить — можно попасть надолго, а даже если снизить планку ожиданий: тогда пусть ненадолго, но хотя бы предсказуемо и часто.

Пока тут выбралась свободная минута, и я обозреваю утренние окрестности, наверное, мне следовало бы представиться. Кем я являюсь или кем представляюсь. Себе и окружающему миру.

Так вот, консервативного вида женщина. В очках. Средних лет. Зеленоватые глаза и волосы с красноватым отливом — спасибо тебе, «Велла»! Смуглая кожа — из кубанских казаков, если это как-то объясняет смуглую кожу. Греки принимают меня за свою. А евреи спрашивают: Вы в Канаду через Израиль приехали? А англичане говорят: Вы в какой части Бразилии живете? Ну, и так далее.

Самое интересное, что имя свое в последнее время я тоже потеряла. Родители нарекли меня Еленой, но грянула независимость Украины, и меня по паспорту переделали в Олену. В Канаде для простоты в общении коллеги стали звать Хелен. Потом по мере продвижения по служебной лестнице паспортное имя вернулось ко мне, но правила английской фонетики модифицировали его в Олину. Потом Олина упростилась до Лины. Вслед за этим откуда-то выплыло ранее мной неведанное и неслыханное имя Олеана, и оно тоже пошло в ход. В Латинской Америке по тем же причинам простоты и удобства ко мне обращаются как к Элене. От этого круговорота имен я временами теряю ориентацию.

Но затруднения, оказывается, не только у меня одной. Точно также как я теряюсь в своих именах, на западе — и востоке тоже — никто не может свести концы с концами и понять, почему это я твердо и незыблемо считаю себя русской.

— Но ведь родились и выросли Вы в Украине?