Разумеется, когда я рассказала друзьям о нашем с Ванькой разрыве, те посочувствовали, но не удивились. Еще бы, симпатичный, видный парень, не замеченный в серьезных отношениях, и девочка-простушка, которая решила подарить ему свою верность и преданность. Да меня за глаза называли камикадзе!

Уже вечером, не без помощи Лоны, я поняла: все подумали, будто это Ванька меня бросил, а не наоборот. Сразу стало так противно-противно, будто я та сама забитая зубрилка, влюбленная в самого красивого и популярного мальчика школы… Да-да, слишком много сериалов, но суть верна. И хуже всего то, что расскажи я правду о расставании, друзья бы решили, это не более чем попытка собрать по крупицам остатки собственного достоинства.

В общем, во вторник я собралась с силами и объявила о своей новообретенной свободе, а в пятницу вечером ее обмыла в одном из баров в компании Риты, Иришки, Егора и Лоны. На мне был старый свитер и ни следа косметики, в кошельке жалко болталась последняя пятитысячная купюра. Но стол украшали пять стопок и почти пустая бутылка коньяка Курвуазье. Я понимала, что друзья — такая штука, которой необходимо безжалостно поковыряться в ранах друг друга, и решила, что чем растягивать это «удовольствие» на месяцы, лучше напиться и отмучиться за несколько часов.

— А знаешь, одной быть здорово, — настаивала Иришка, противореча собственным словам недельной давности. — Отдохнешь, насладишься своей новой квартирой, свободными временем, а потом случится самое приятное: новый букетно-конфетный период.

Я улыбнулась, но подумала, что черта с два. Отношения с Ванькой подсказывали, что таких как я по ресторанам не водят. У бытия своей-в-доску девчонкой есть миллион плюсов, против одного огромного и жирного минуса: их не завоевывают.

Если бы после прогулки по Эрмитажу меня заставили давать показания в суде, обязательно задали бы два проясняющих ситуацию вопроса: почему я пошла смотреть экспозицию с едва знакомым мужчиной и как часто занимаюсь подобными вещами в принципе. Потому что это является нехарактерным поведением. Во всяком случае для меня. Зная Новийского, я не исключала, что ему не составляло труда пригласить кого-нибудь в музей, напоить кофе или подвезти до дома. Но сама-то я так поступать не привыкла. Так зачем согласилась? Из карьерных соображений? Потому что было скучно и одиноко? Или, может, хотела поделить напополам свою депрессию, раз каждый из нас с Сергеем столкнулся с личными проблемами? Я не знала ответа на свой вопрос, и поэтому скрыла от Поны факт прогулки. Сказала, что провела выходные очень скучно. И почувствовала себя отвратительно, когда сестра начала извиняться за то, что обрекла меня на вынужденное одиночество.

Забирать документы из будки охранника с утра пораньше было не более приятно. Тот, который взял бумаги на хранение, был из числа моих любимчиков, а вот его коллега, заступивший на смену дружелюбием не блистал. За неподобающее обращение с архиважной информацией я получила полноценную выволочку, а еще обещание в следующий раз «настучать» Гордееву. В общем, Эрмитаж при всем своем очаровании даром не прошел!

И тем не менее жалеть не получалось, потому что после разговоров о Ваньке, хитром начальнике и наших сложных взаимоотношениях, Новийский провел мне блестящую экскурсию по музею. Остальным литературным жанрам он, по собственному признанию, предпочитал биографии. Оттого мог рассказать много интересного о создателях полотен и скульптур как о живых людях со своими слабостями и прегрешениями. Мне это было куда интереснее техники мазков. От некоторых подробностей я даже заливалась краской и смеялась так громко, что смотрители начинали недовольно шипеть. Тогда Сергей очень достоверно раскаивался и обещал, что шуметь мы больше не станем. Но ему явно нравилось меня подначивать. Впрочем, я бы на его месте тоже стала. Да вот только было нечем.

Когда я вернулась домой, эйфория сошла на нет, оставив за собой чувство какой-то обреченности. Я всегда чувствовала себя серой, пресной, ужасно скучной, а после всего, что мне так легко и весело рассказал Новийский, это ощущение лишь усилилось. Я плюхнулась на диван и закрыла лицо подушкой. Если даже в животе и начали зарождаться бабочки, они тут же передохли под прессом острого приступа самобичевания. Иными словами, возвращаться в серую реальность своей жизни было очень болезненно.

Последний из выходных дней я провела за компьютером. Пыталась хоть как-то поднять свой образовательный уровень. Разумеется, практически все время потратила на поиски книг по трекерам. Накачала себе целую библиотеку, но открыв первую же книгу, пригорюнилась. Сидеть и пялиться в буквы в гордом одиночестве было совсем не так интересно. Да и потом, я могла сколько угодно мечтать стать такой же эрудированной, как Гордеев или Новийский, но чего ради? Друзья бы не оценили, Лона бы не поняла, а уж мама… мама пришла бы в ужас, начни я перечислять ей особенности голландской школы живописи. Она бы тут же отвела меня в больницу, стребовала справку о невменяемости, а затем насильственно выдала замуж за первого попавшегося уборщика.