Какое же это счастье, под загадочными лучами Голубой Луны, бродить с любимой и проказником Крустом, среди развалин Потерянного города. Перебирать струны романтичной Розовой Луны, и петь для Арисы старинные человеческие и эльфийские баллады. Летать с друзьями, при свете строгой Желтой Луны, над человеческими городами и селами, заглядывать в окна их домов, и со смехом отваливать в сторону, когда кто-нибудь из особо чувствительных людишек, пытался отогнать духов от собственных окон талисманами и заклинаниями. Кружить среди исполинских деревьев эльфийских лесов, наслаждаясь красотой и покоем, что излучал этот лес, и его обитатели. Мчаться среди огненных гейзеров Огненной земли, уклоняясь от смертельно опасных языков пламени, могущих выжечь саму сущность легкомысленного духа, и на вылете из долины встречать любяще осуждающий взгляд Арисы, и восторженный Круста. А после наперегонки гоняться за ускользающей Радугой, и, в конце концов, настигать её. Ведь это только для простых смертных, Радуга была недостижимой. Как было весело дразнить водяных духов, и убегать от натравленного ими морского Кракена. Затаив дыхание следить за неспешным полетом могучих драконов, и скользить в их тени над заснеженными пиками Драконьих же гор.

А потом все вдруг в одночасье переменилось. Чья-то невидимая, но могучая и безжалостная рука вырвала Тарона и его любимую Арису из привычного мира. Удалось убежать только юркому Крусту, (а может его отпустили намеренно). Последнее, что помнил Тарон – мир вдруг стал пугающе тесным, и послышался детский плач – его собственный плач…

Актур очень любил эти часы, даже скорей минуты – минуты, когда солнце поднимается над невысокими Стражьими горами. В безоблачные дни небо окрашивалось в нежно-розовый цвет, и заряжало молодого человека хорошим настроением на весь день. А в конце дня, так же было хорошо выйти на другую окраину города, и стать свидетелем не менее красочного заката. Тогда приходили сны. Те сны, после которых не хотелось просыпаться, хотя не запомнился ни один. Солнце поднялось, и Актур сразу потерял к нему интерес. Он спустился с невысокого холма, и побрел к городу. Неподалеку резвился Рамус, почти взрослый лесной кот, которого Актур подобрал в лесу еще котенком. Размерами лесные коты превышали домашних в два, а то и в три раза, и редко приживались в неволе. Но котенок, найденный Актуром, признал своего спасителя сразу, и чуть повзрослев, следовал за своим хозяином по пятам, сопровождая во всех загородных прогулках.

Отец встретил своего среднего сына недовольным ворчанием:

– Снова пялился на восходящее солнце. Мало того, что портишь зрение на кузнице, так еще и о первые лучи глаза ломаешь. Первые лучи, они обманчивые.

Но долго выказывать свое недовольство сыном Серган не мог. Во-первых: сын мало обращал внимания на ворчание отца, а во-вторых: он являлся лучшим его учеником. Актур лучше других понимал металл, и мог делать с ним все что угодно. Никто, в славном городе Багрен, не плел лучших узоров для подсвечников, светильников, обрамлений зеркал. Даже сам Серган не мог придумать таких витиеватых узоров для оконных и каминных решеток, ворот и оград. Неплохо давалось Актуру и изготовление оружия, хотя молодой кузнец это не очень любил. Но он не хуже отца понимал толк в выборе металла для клинка, ковке, и последующей закалке. Он прекрасно чувствовал балансировку оружия и к своему двадцатилетию, заслужил неплохую славу – очередь за его изделиями выстраивалась не несколько месяцев вперед, не меньше, чем у отца. Умел средний сын Сергана, и владеть этим оружием, хотя так же занимался боевыми упражнениями неохотно, больше за компанию с братьями. В тех боевых играх, что во время ярмарки, два раза в год устраивали в Багрене, Актур принимал участие без всякого азарта, в отличие от остальных молодых людей. Своими ярмарками, и особенно молодецкими потехами, Багрен, столица небольшого герцогства в центральной Марнии, славилась далеко за пределами герцогства. Для участия в ярмарках, и особенно в боях, съезжались участники со всей страны.

Про ярмарку сыну напомнил и Серган: