Тебе, парень, не стоило бы торчать спозаранку в таком месте. И тем не менее ты здесь, и нельзя сказать, что эта территория совсем тебе незнакома, хотя отдельные детали ландшафта различаются с трудом. Без сомнения, ты в ночном клубе, болтаешь с какой-то бритой наголо девахой. Клуб называется не то «Разбитое сердце», не то «Ящерица». Все в голове прояснится, стоит лишь заскочить в сортир и принять дозу Боливийского Походного Порошка. Опять же, может, прояснится, а может, и нет. Какой-то внутренний голос подсказывает тебе — болезненная муть в глазах означает, что свою дозу ты уже перебрал. Ночь незаметно повернулась на своей невидимой оси: только что было два часа утра и вдруг сразу стало шесть, и ты это понял, но все-таки не хочешь признать, что добровольно перешел ту грань, за которой начинается полный распад психики и паралич периферической нервной системы. Опомнись ты чуть-чуть раньше, и можно было бы сократить свои потери, но ты уже погнал на полной скорости, как ракета, оставляя за собой дымный шлейф из белого порошка, и теперь тебе не остановиться. Сейчас твои нервные клетки напоминают отряды маленьких боливийских солдат. Вот они стоят в строю, усталые и грязные после длинного ночного перехода. Их сапоги прохудились, и они голодны. Их нужно накормить. Им нужен Боливийский Походный Порошок.

Похоже, ты попал на праздник дикарей — длинные серьги, накрашенные лица, какие-то немыслимые прически и шляпы. Ты ощущаешь, что в этой пестрой жизни есть что-то латиноамериканское, и дело тут совсем не в том, что сейчас в крови у тебя носятся пираньи, а в голове с глухим гулом бьются ритмы маримбы.

Ты прислонился спиной к столбу — то ли он потолок подпирает, то ли просто так стоит,— но тебя он подпирает, это уж точно. Лысая деваха говорит, что раньше здесь было неплохо, но потом это место облюбовали гомики. Тебе не хочется с ней болтать, даже слушать ее не хочется — единственное, на что ты способен (дожил!), это стоять истуканом и молчать.

Как тебя сюда занесло? Приволок тебя сюда, в этот кабак, Тэд Аллагэш, твой друг, а сам потом смылся. Вот Тэд как раз из тех, кому в самый раз встречать рассвет в подобном месте. Быть может, он лучшая половина твоего «я», а может — худшая. Непонятно, одним словом, какая именно. Вот, например, вчера вечером тебе было совершенно ясно, что он твоя лучшая половина. Вы начали на Верхнем Ист-сайде (шампанское плюс неограниченные перспективы) и двинулись дальше, строго соблюдая главное правило Тэда Аллагэша: каждая остановка — выпивка. Основная цель Тэда — выжать из жизни как можно больше удовольствий. В идеале — больше всех в Нью-Йорке. А для этого надо много двигаться, поскольку всегда есть вероятность, что самое большее удовольствие скрывается как раз там, где тебя в данный момент нет. Ты восхищаешься его решительным нежеланием стремиться к какой-либо более высокой цели, и тебе хочется стать таким же. В то же время ты признаешь, что он существо мелкое и при этом довольно опасное. Друзья у него все какие-то порочные субъекты с большими деньгами — совсем как его двоюродный брат из Мемфиса, которого вы встретили тем же вечером, но чуть раньше. Он не захотел идти с вами далее Четырнадцатой улицы, потому что, как он выразился, у него нет визы на дно жизни. С этим братом еще была подружка—такая скуластенькая... Вполне способная разбить твое сердце. Ты сразу понял, что она кое-чего стоит, — понял хотя бы по тому, как решительно она отказывалась признавать твое присутствие. У нее были свои тайны, свой мир: острова в лазурном море, скаковые лошади и безукоризненное парижское произношение... И тебе в этот мир дорога была заказана.

Понедельник наступает по расписанию. Первые десять часов ты спишь. Одному Богу известно, куда делось воскресенье.

На платформе подземки пятнадцать минут ожидаешь поезда. Наконец он вваливается на станцию, ты заходишь в вагон, усаживаешься и раскрываешь «Нью-Йорк пост». Чтение «Пост» — самая позорная из твоих дурных привычек. Тебе противно выкладывать на подобный хлам тридцать центов, но втайне ты обожаешь «пчел-убийц», «полицейских-героев», «сексуальных маньяков», «победителей лотереи», «подростков-террористов», Лиз Тэйлор, «жестоких малышей», «психопатов-извращенцев», «кошмары наяву», «жизнь на других планетах», «внезапный взрыв численности населения», «чудодейственные диеты» и «детей, рожденных в коме». На второй странице — как раз статья о женщине, которая рожает в коме, под броским заголовком: СЕСТРА НЕСЧАСТНОГО РЕБЕНКА УМОЛЯЕТ: СПАСИТЕ МОЕГО БРАТИШКУ. Тут же снимок напуганной девочки лет четырех-пяти. Это дочка беременной женщины, той самой, что уже неделю находится в коматозном состоянии после автокатастрофы. Последние несколько дней перед читателями «Пост», что называется, ребром стоит вопрос — увидит ли когда-нибудь новорожденное дитя свет операционной.

Поезд покачивается и скрипит, двигаясь по направлению к Четырнадцатой улице. Дважды он останавливается в туннеле, словно для того, чтобы перевести дух. Ты тем временем читаешь о новом ухажере Лиз Тэйлор, но тут чья-то грязная рука касается твоего плеча. Не поднимая глаз, ты уже знаешь, что перед тобой инвалид, один из многих пропавших без вести в каменных джунглях. Ты лезешь в карман, чтобы дать бедолаге несколько монет, но пассажиры глядят на тебя как-то странно, и это заставляет тебя занервничать.

Он снова касается твоего плеча, ты поднимаешь глаза. Одет он довольно прилично, более или менее причесан, словно только что с какого-нибудь собрания, но глаза чокнутые, а рот перекошен.