Наша весна начинается на складе. Она пахнет прелой кожей, бензином, прошлогодним лошадиным потом, диметилфталатом, резиной и пылью. Сапоги, палатки, лопаты, молотки, спальные мешки, топоры, вьючные седла, кастрюли, барометры, мясорубки, веревка - все свалено в одну кучу посреди большой комнаты в подвале.

— Не-е, Василь Василич, не пойдет! Смотрите - дырка! Дайте другую пару.

Завскладом Василь Василич копается в груде сапог "бэу", достает еще одну пару. Коля берет один сапог, я - другой. Мы вертим их в руках, мнем, рассматриваем каждый квадратный миллиметр от подметки до длинных резиновых отворотов.

— Ну что?

— Да вроде ничего...

У трюмного люка, не обращая на окружающих никакого внимания, сидят на чемоданах несколько мужиков и пьют водку. Один из них, в распахнутом пальто, из-под которого видна его голая волосатая грудь, меланхолически играет на балалайке "Барыню". Молодой парень с побагровевшим от напряжения лицом, совершенно пьяный, орет под этот аккомпанемент:

— Брр-родяга Байкал перее-ехал...

Другие пассажиры, инстинктивно втягивая голову в плечи, жмутся по уголкам и испуганно посматривают вверх, на качающуюся над ними сетку с грузом. Баржа то поднимается выше верхней палубы теплохода, то вдруг проваливается куда-то глубоко вниз. Скрежещут кранцы. Парень в бушлате, управляющий стрелой, выжидает, соразмеряя колебания теплохода, баржи и самой сетки, и вдруг, когда сетка повисла как раз над головами пассажиров, неожиданно нажимает на рычаг. Майна! Сетка стремительно падает вниз, но баржа в это время делает скачок вверх и куда-то вбок, и сетка плюхается всей тяжестью прямо на единственное свободное место между детской коляской и мужиками с балалайкой.

— Вот это да! Здорово! - восхищенно выдыхает Женька и с уважением оглядывается на парня в бушлате.

— Да ну, ерунда. Ты бы посмотрел, как мы в шторм селедку на плавбазу сдавали. Вот там действительно было дело, - как будто невзначай роняет Серега, а сам потихоньку косится на стоящую рядом девушку - слышит ли?