Блики

Цориев Виталий

История подростка Артура, застрявшего на границе между мирами и вынужденного искать выход. Его приключения будут захватывающими, он увидит много чудесного, страшного, потеряет девственность, встретит новых друзей, соприкоснется с участниками глобального заговора, но, в конце концов, преодолеет все искушения, пройдет все испытания и получит то вознаграждение, которого всегда жаждал – Свободу.

© Виталий Цориев, 2014

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero.ru

01 Интро

1

Во влажную от смазки скважину замка почти беззвучно проникает ключ, затвор щелкает и дверь открывается, пуская внутрь Артура, белокурого шестнадцатилетнего юнца. Сняв кеды в темноте, он идет по узкому коридору к себе в комнату, подсвечивая путь экраном смартфона. Старый потертый пол, свалявшаяся в комки пыль по углам. Его мать опять пьяна и уже спит – он не хочет ее будить, поэтому проходит мимо ее спальни тихо, чуть ли не на цыпочках. Он знает, что опьянение и посторонний шум не мешают ей сохранять чуткость во сне, и она часто просыпается от малейшего шороха, если причиной этого шороха является он. Свет от телевизора, который она забыла выключить, заставляет тень от люстры метаться по потолку, то влево, то вправо, растягиваясь и двоясь. Какой-то старый, снятый еще в начале века фильм. Запах перегара, раскатистый храп.

Он открывает окно в своей комнате, смотрит на оранжевый от уличных фонарей асфальт, на вывеску клуба Катулл, в котором он только что сидел с друзьями. Уютный подвал, тихий, психоделический джаз, кальян с гашишем, полумрак. Они вышли на улицу, чтобы посадить на такси парня из своей компании и сейчас стоят и курят на тротуаре в ожидании, когда подъедет машина. Они так молоды, импульсивны. Артуру даже кажется, что он видит себя на противоположной стороне улицы, видит, как его призрак делает последнюю затяжку и бросает окурок в забитую бутылками урну, прежде чем спуститься по лестнице вниз и вновь зайти в это злачное заведение. Красный уголёк на конце недокуренной сигареты вспыхивает в последний раз, рассекая воздух, и, врезавшись в зеленое стекло бутылки из-под пива, взрывается множеством искр, озаряя урну изнутри. Артур моргает: его зеленоватые глаза, его гладкая кожа. Разрозненные волокна табака еще какое-то время тлеют в темноте, но их уже не видно.

Придя в себя, он вспоминает, что принес с собой оттуда пару пилюль и решает закинуться ими перед сном. Из соседнего квартала до его обостренного слуха долетают хлопки гранат со слезоточивым газом, похожие на звуки вылетающих из трубы зарядов фейерверка – полиция в очередной раз разгоняет толпу неонацистов или националистов, он точно не знает, как их правильно называть, и, к тому же, вечно путает похожие по звучанию слова.

Стянув узкие джинсы и футболку, оставив на себе только носки и трусы, он идет в ванную, чтобы умыть лицо и почистить зубы. Телевизор уже выключен и теперь в коридоре совсем нет света.

– Артур, все хорошо? Ты так поздно сегодня… – хрипловатый голос его матери из темноты.

2

Он забыл закрыть дверь в свою комнату на шпингалет и поздним утром его мать, предчувствуя плохое, заглядывает к нему. Ее сын, которому она дала имя Артур еще до его рождения, лежит навзничь на расправленной кровати. Дверца платяного шкафа открыта, на полу рядом со стулом валяются джинсы. Она подходит ближе, чтобы лучше разглядеть его лицо: из приоткрытого рта мальчика стекает по щекам розоватая пена, глаза закатились так, что видны только полумесяцы белков. Она переворачивает его на бок. Начиная причитать, убирает с губ и языка липкую пену, и, вытерев ладонь об одеяло, несильно бьет его по щеке, пытаясь привести в чувства. Никакой реакции. Она отчетливо слышит, как удары её сердца становятся все сильнее, заставляя ее виски резонировать от боли. Больше не на что надеяться, если он умрет, нечего ждать. Она возвращается к себе в комнату, берет со стола для косметики свой телефон, набирает номер службы спасения. Оператор, задав ей несколько вопросов, говорит, что карета скорой помощи уже в пути.

Какое-то время она сидит на табурете в комнате сына, поглаживая его ладонью по голове. С укоризной и жалостью она смотрит на его бледное лицо, на его худой торс. Слёзы мерно капают с ее воспаленных век на щеки, она бормочет себе что-то под нос, разговаривая сама с собой, задавая себе и ему бессмысленные вопросы. Похмелье, стресс, разочарование, жалость к себе, чувство одиночества и обреченности. Наконец, в дверь звонят, и она идет встречать врача – коренастого мужчину средних лет, который заходит в квартиру вместе с женщиной-фельдшером, коротко остриженной, некрасивой, и молодым рослым санитаром. Женщина подходит к Артуру, меряет ему пульс, заглядывает с фонариком под веки, проверяя реакцию зрачков на свет – глаза закатились, но не до конца, суженные зрачки видны. Врач уже знает от диспетчера, что пациент, со слов его матери, пришел домой после вечера, проведенного в клубе, и, скорее всего, они имеют дело с отравлением наркотиками. Наркотический транс, или что-то в этом духе.

– Вы говорили своему сыну, что нельзя глотать всё подряд? – врач по инерции пытается шутить, но его голос такой ровный и бесстрастный, что сложно понять, серьёзен он или нет. Он обменивается парой фраз со своей помощницей, потом опять обращается к матери: – Ваш сын, возможно, в коме. Это очень серьезно, он может умереть. – Он подает знак санитару, чтобы тот готовил носилки, одновременно наблюдая за реакцией матери, которую он намеренно хочет испугать, чтобы в будущем она следила за своим ребенком лучше.

Женщина-фельдшер отмечает про себя, что мальчик мало весит и его будет легко нести до машины, не то что того пьяного борова, свалившегося с инфарктом, которого они отвозили в больницу часом ранее.

Мать Артура опять садится на табурет, смотрит, как эти чужие люди перекладывают тело ее сына с кровати на носилки, застегивают и затягивают ремни, дают ей подписать на планшете какой-то документ, что-то говорят ей, ждут от нее ответа и, не дождавшись, уходят. Пустая кровать, скомканное покрывало, следы от уличной обуви на полу. Головная боль и желание вновь напиться.

3

– Жестко сопляк обжабался, да? – хохотнув, говорит санитар. Про себя он думает, что и ему самому нужно быть осторожнее с новыми наркотиками. – Ублюдки-барыги продают черт знает что, им насрать на госпрограмму «Здоровье молодежи», а, Алексей Геннадьевич?

Пропуская его слова мимо ушей, врач проверяет, плотно ли прижата кислородная маска. Он вспоминает постаревшее лицо своей жены, что-то новое, появившееся в её глазах после того, как она, наконец, осознала, что у них никогда не будет детей. К своему удивлению, Алексей Геннадьевич испытывает нечто вроде отеческого чувства к этому юнцу, но оно быстро исчезает и он не успевает его просмаковать. Словно улавливая его мысли, женщина-фельдшер произносит с искренней жалостью в голосе, придавая ситуации оттенок мелодраматизма:

– Бедный мальчик. Мать даже не поехала с ним в больницу. Я не понимаю, как так можно, – она протыкает кожу и оболочку вены Артура толстой иглой от капельницы, холод раствора поднимается вверх по его руке.

– Ты его ай-ди карту взяла? – подняв брови так, что по лбу идут глубокие морщины, спрашивает врач. Он имеет в виду электронную карту идентификации личности – кусок пластика с чипом, по которому можно узнать о человеке почти все. Женщина чертыхается, жалость на её лице сменяется раздражением. Она мало спит, много работает, часто берет ночные дежурства. Всё из-за подружки, с которой она живет и в которую так влюблена, что готова жертвовать собой ради нее.

– Сейчас схожу, – усталый голос, несколько грубых ругательств, произнесенных беззвучно, одними губами: кажется, она проклинает мать мальчика, его самого и свою горькую судьбу.

4

В приемном покое у регистрационной стойки токсикологического отделения миловидная медсестра берет идентификационную карту Артура и вставляет её в карт-ридер. На экране перед её глазами появляется красное окно с предупреждением об отсутствии медицинской страховки. Не меняя положения головы, она переводит взгляд на врача скорой помощи и смотрит на него исподлобья:

– У него нет страховки, – невозмутимо, но с легкой угрозой говорит она.

– И что? – грубо отвечает врач. Ему не хочется ехать в другую больницу, и он готов на многое, чтобы у него приняли пациента здесь.

– Вы же знаете, по закону мы сможем продержать его тут не более двух дней. Потом его перенаправят в одну из больниц для граждан без страховки. Может быть, избавите нас от заполнения кучи документов и сразу отвезете его в один из православных госпиталей? – она подкрепляет свою просьбу милой улыбкой, с помощью которой ей так легко манипулировать молодыми мужчинами.

– А мне-то что – говорит врач, думая о сытном обеде в столовой и не обращая внимания на уловки медсестры (она не в его вкусе) – оформляйте его, а там делайте что хотите. У вас хоть тут нормальная диагностика есть. Бог знает, чем он отравился и что у него с мозгом. – В конце он тоже растягивает свои губы в ухмылке и добавляет: – Вы же не хотите, чтобы мальчик стал овощем из-за вашей лени?

5

Заведующий отделением, холеный высокий мужчина с проседью в густых, идеально подстриженных и уложенных волосах, похожий на адвоката из мыльной оперы, с недоумением смотрит на распростертого на носилках пациента – пятнадцатилетнего мальчика без медицинской страховки, потом переводит взгляд на медсестру из регистратуры.

– Ты на кой хрен его приняла? Они не должны были везти его к нам! – говорит он строгим, не терпящим возражений голосом, – Надо было послать их к чертям, в госпиталь Саровского!

– Да, но по закону мы можем его продержать два дня… – мямлит медсестра, – У него что-то с мозгом.

– Мы? Можем? Ты смеешься что ли? – он действительно зол, и быстро входит в роль циничного мерзавца, одну из своих любимых, – С мозгом что-то у тебя! Ты еще не занесла его в нашу базу данных?

– Занесла…