Была зима, и заснеженная земля расцветала пятнами пролитой крови. С выступа заледеневшего холма она видела, что огонь уже подобрался к ближайшей деревне. В бледно-голубое небо, словно гигантские когти, тянулись четыре извилистых языка дыма. Закатное небо заволокло дымкой, и она почувствовала во рту привкус дальних, уже догоревших пожаров. В одну из прошлых ночей она приняла доносившиеся издалека вопли за крики чаек, прилетевших с моря, которого ей никогда не доводилось видеть.

Когда-то она спрашивала о море у деда, великого путешественника, прибывшего из Дании вместе с королем Кнудом; он сказал ей, что море — это огромное, грязное серое чудовище, которое убивает людей, змея, опоясавшая своими кольцами весь мир, и каждому, у кого есть хоть капля здравого смысла, лучше держаться от него подальше. Норманнские воины, захватившие лежащую внизу долину, прибыли из-за моря, но не того, из-за которого пришли ее северные предки.

Норманны двигались вперед упорно, словно лавина. С самого рассвета она видела, как везде на их пути, будто черные флаги, от горящих домов вздымаются перья дыма. Чтобы выжить, Тола должна была убегать. У нее не было выбора.

Она промерзла до костей, но даже с этого расстояния могла чувствовать, что делают убийцы там, внизу. Она представила себя одним из них, ощутила, как разогрелись от тяжелой работы ее руки, как еще теплый труп животного, лежащий у ее ног,

и пожирающий все вокруг огонь наполняют ее тело радостью. На мгновение она почувствовала, что проникла в мысли норманнского воина — одного из них, настоящего либо воображаемого, — но настолько ярко и отчетливо, что он вполне мог быть настоящим. В нем был не только воинственный дух, но и лихорадочно-путаные мысли обычного человека. Он видел, как срубили под корень яблоню старой Нотгиз, как перерезали ее поросят, как люди, умирая от голода, приползали обратно, чтобы лизать их вмерзшую в ледяную землю кровь. Скованные морозом деревья и земля быстро тупили топоры, и приходилось часто натачивать их.