В книгу вошли очерки и отдельные главы из трудов Ф. Меринга, в которых освещается эволюция военного искусства, начиная с гре­ко-персидских войн до наполеоновских. Для российского читателя будет необычным то, что историю ряда войн автор рассматривает с позиции Пруссии и ее национальных интересов. Но эта позиция Ф. Меринга делает книгу еще более увлекательной, захватываю­щей. Она рассчитана на широкий круг читателей и, несомненно, не оставит их равнодушными, пробудит еще больший интерес к военной истории.

ISBN 5-89173-056-1

Франц Меринг (1846—1919), очерки которого по исто­рии войн и военного искусства вошли в эту книгу, известен как блестящий знаток военной истории, филологии и литера­туры. Еще во время учебы в университетах Лейпцига и Бер­лина Меринг проявляет талант исследователя, публициста. Это определило то, что он в начале 1860-х годов становится журналистом, во многих своих публикациях критикует со­циалистов, но после франко-прусской войны 1870—1871 гг. выступает против аннексии Эльзас—Лотарингии, произве­денной германским правительством в результате победы над Францией. После этой войны Меринг стал поддерживать пре­следуемых социал-демократов, вступил в их партию, стал одним из ведущих сотрудников в ее теоретическом и полити­ческом еженедельнике «Neue Zeit» («Новое время»).

Интерес Меринга к вопросам истории войн и военного ис­кусства стал проявляться в первое десятилетие XX в. по мере нарастания угрозы мировой войны. С 1908 г. он постоянно публикует в «Neue Zeit» статьи по вопросам военной исто­рии. Как исследователя его характеризует сочетание марксис­тских взглядов на развитие исторического процесса с хоро­шим знанием истории как таковой и германской в особеннос­ти. Из этого проистекают две капитальные особенности его научного метода: первая, он весьма популярно излагает суть развития военного искусства с точки зрения марксизма, т. е. постоянно педалирует тезис о том, что военное искусство раз­вивается строго в соответствии с развитием производитель­ных сил общества, у Меринга это товарно-денежные отноше­ния, позволяющие создать все более сложную и гибкую госу­дарственную машину и финансовый аппарат, необходимые, по мнению автора, для успешного ведения войн. При такой схеме изложения у Меринга почти не остается места для полковод­ческого гения, его оттесняют сентенции обычно следующего рода: «Вся история войн может быть понята только, если све­сти ее к ее экономическим основам. Если же считать движу­щей силой большую или меньшую «гениальность» полководцев, войны превращаются в исторический роман»

Встав на подобную точку зрения, Меринг был, возможно, и прав в 1908—1909 гг., когда писал эти строки, явно полемизи­руя с тогдашними немецкими и другими официальными воен­но-историческими школами, рассматривавшими военное ис­кусство как результат сугубо индивидуальной деятельности героев-полководцев. Однако такое, как у него, принижение роли полководца, до положения «приказчика» при историчес­ком процессе, приводит Меринга подчас к более чем стран­ным, хотя и не лишенным ядовитости, оценкам военного ис­кусства великих военачальников. Вот как историк характери­зует планы Наполеона в походе 1806 г. против Пруссии: «Он (т. е. Наполеон — авт.) знал, что происходило в лагере про­тивника. "Все перехваченные письма показывают,— так писал он одному из своих генералов,— что враг потерял голову. Они совещаются дни и ночи и не знают, что им делать". Так как они этого не знали сами, то Наполеон и подавно не мог этого знать, но раз уж он пошел на Лейпциг или на Берлин, то они должны были где-то преградить ему путь, а это значило, что он навер­няка разобьет их наголову».

Может быть и не стоило бы подробно комментировать по­добные высказывания маститого автора, но на них воспитыва­лось в свое время несколько поколений читателей, приучавшихся

таким образом к схематичному, облегченному взгляду на воен­ное искусство, восприятию его только как столкновения неких «количеств» батальонов, дивизий, корпусов, тысяч танков и ору­дий и успех столкновений этих «количеств» зависел от «ка­честв» самих же «количеств», проистекающих от все того же развития производительных сил и порожденного ими социаль­ного строя более или менее «справедливого» или «прогрессив­ного». Этот опасный путь расчеловечивал историю, уводил ее в ложные категории некоей «чистой» социальной психологии, забывая, что каждый человек неповторимая индивидуальность и его именно личность и налагает свой единственный чекан на его профессиональную и историческую деятельность.