Окружной прокурор с гордостью считал себя человеком с разумной чувствительностью. Сейчас, беседуя с Элис Реник и ее сидящими в напряжении родителями, он вдруг обнаружил, что не в силах больше выносить выражение запавших глаз Элис. И дело было не столько в мучительном воспоминании об ужасе, отвращении, и боли, которые он видел у других молодых женщин, подвергшихся насилию. Скорее, это было туповато-немое отражение растущего в глубине ее сознания всеобщего предательства.

Тогда он повернулся к ней спиной. И к мистеру и миссис Ренник тоже. Он крутнулся на своем обитом кожей кресле и посмотрел мимо вставленной в раму фотографии аккуратно, подстриженного и уверенного в себе президента Эйзенхауэра, взиравшего со стены рядом с высокими, обрамленными портьерами, окнами. Снаружи золотой полуденный свет касался верхушек вязов, царивших над городской зеленью и над красными кирпичными домиками начала девятнадцатого века. За деревьями, сквозь ветки и листву, просматривался шпиль Пресвитерианской церкви и видны были часы на университетской башне. Позже он припомнит, что именно в этот момент подумал о том, как иронически бессильно и лицемерно выглядит американский флаг, молчаливо стоящий в углу кабинета, связка красных, белых, голубых вертикалей.

Тишина была мертвая. Такая, что казалось, сами эти темные стены и мягкие ковры подавляют всякую, мысль. Но мысль-то, во всяком случае, была. Мысль, которую надо было воплотить в слова и произнести вслух. Он знал, что говорить. Трудность заключалась в том, как. Были вещи, о которых Ренники не имели понятия и о которых ему самому говорить не хотелось. Если бы они были сказаны, девушка стала бы еще больше страдать.

Когда он снова повернулся, он постарался не встретиться взглядом с Элис, а посмотрел прямо на Ренника, крупного, отяжелевшего от своего среднеклассового благосостояния, с маленькими глазками.

— Он знает, — подумал окружной прокурор. — Ренник не глуп. Но будет притворяться, что не знает. Чтобы сделать вид, что он поступает, как положено. С Ренником, наверняка, встанет вопрос ненужного сохранения лица.

Понедельник, утро, шесть часов.

Кен Фрезер в свои тридцать восемь был человеком, который с абсолютной уверенностью мог утверждать, что достиг всего. Он был вице-президентом крупного рекламного агентства в Детройте, председателем комитета «Демократы Южного Мичигана» и членом совета Исторического Общества Энн Эрбора. Он состоял в совете директоров нескольких местных фирм, включая важную исследовательскую лабораторию при университете, имея друзей всюду. Его дом, стоимостью семьдесят тысяч, в Энн Эрборских пригородах, был уютно обрамлен целым акром лужаек и деревьев. Здесь был бассейн с подогревом и гриль-печь, достаточно неприметная, чтобы не вызвать критику за махровый американизм и приверженность к среднему классу. К нему Кен, в общем-то, и принадлежал.

Еще был мощный европейский спортивный автомобиль, ярко-желтый Порш-911-С, предусмотрительно прикрытый фургоном, который являлся обычным фордом. Здесь была библиотека как классики, так и книг клуба, некоторые из которых они с Эллен изредка почитывали. Бывали и поездки в интереснейшие места. В прошлом году они десять дней провели в Будапеште, вместо обычного американского летнего пробега по Парижу, Риму и Мадриду. Их паломничество к коммунистам стало предметом шуток на всех вечеринках. Годом раньше они арендовали дом на знаменитой португальской Альгарве, где постоянные обитатели обладали большим международным опытом, и преобладали британские титулы, пусть даже колониальные или из Родезии и Кении.

Сама Эллен обладала тихим шармом и была вполне то, что нужно. Она выкуривала «косячок», если это делали все остальные, но сразу же наотрез отказалась от всяческих «обменов женами» или группового секса. Однажды они с Кеном испробовали и ей это не понравилось, И дело было вовсе не в ее собственном партнере, но видеть как Кен рьяно и без всяких угрызений совести вгоняет в экстаз ее старинную подругу по женскому клубу, которая давно по нему сохла — это было выше ее сил. Тем не менее, она была совсем не против иногда отправиться на купанье нагишом с близкими друзьями, если, конечно, детей не было поблизости. Это было весело и безопасно. Ее единственным серьезным грехом было то, что она, видимо, слишком много пила. Выпивка уже начала слегка проявляться в некоторой расслабленности под ее довольно крепкой челюстью. Но в настоящий момент это было нормально. Фигура ее была достаточно хороша. Она закалилась, произведя на свет четырех детей и вырастив их соответственно до четырнадцати, двенадцати, десяти и восьми лет. Закалилась умственно и эмоционально. Ноша материнства была нелегка после университетских лет, и женщина в такой период всегда удивляется, на что ей диплом, стирая в ванной перепачканные пеленки, или собирая после ужина разбросанные детские игрушки. Теперь, конечно, все это позади. Теперь уже проблемы переходного возраста. Дети, по крайней мере физически, довольно неплохо заботились о себе сами. Таким образом, у Эллен было время посещать занятия йогой, быть директором местного комитета экологии и вести речь о возможности получить работу у Форда.