Судьбы, которые возникнут в повести, свершились тысячу лет назад. Но главные деятели того времени всем известны: Владимир, Ярополк, Добрыня, Святополк, Ярослав Мудрый… Есть и менее известные: в летописном житии князя Владимира проходят они беглым упоминанием, как некие вехи его бурной жизни. Для князя встреча с ними — рядовое событие, для них встреча с ним — роковой поворот судьбы. Таковы оказались отношения Владимира с Рогнедой — полоцкою княжной и одной из жен князя в «дохристианские» его годы. Владимир сбивал в государственное тело раздельные племена, проводил реформы, раздвигал державные межи, роднился с Византией, принимал крещение и крестил Русь — он жил яркой, как мы сейчас говорим, замечательной жизнью. И рядом с ним в череде шести жен — Рогнеда; по праву происхождения она может быть полноправной участницей всех дел и свершений, в реальности ей оставлена одна функция — рожать, в другом качестве она князю не нужна. Жизнь подчиненного существа не может быть яркой; оно осуществляет не себя, не свое — чужое. Это серая, разбитая жизнь. Но Рогнеда восстала, и это по-иному осветило ее дух и натуру. Не поднимись она от слез и ропота к бунту — и канула бы она в неизвестность, как прочие жены князя, от которых сохранились искаженные имена…

Одно время автору история жизни Рогнеды казалась понятной; потом однозначность принятых названий («ревность», «гордость») как-то расплылась из-за неопределенности смысла. И однажды в Полоцке в яркий июньский день, когда с густотой метели несло по городу тополиный пух, вдруг прошлое сошлось с настоящим и как бы отворилось окно с видом на Двину и Полоту, где стоял в десятом веке столичный кривичский детинец и где родилась девочка, которой предстояло пройти по всем кругам бедствий.

А еще в получасе езды электричкой от Минска находится ныне неприметный поселок, а в давности столица удельного княжества — Заславль, или, как называли его начальные летописи, — Изяславль. Здесь сохранился курган Рогнеды, ручьи, названные древними жителями в память о Рогнеде, — Княгинька и Черница, есть тут вблизи Свислочи холм на месте древнего детинца и высокий, поросший сочной травой вал старого замка. Черница и Княгинька впадают в Свислочь, Свислочь — в Березину, Березина — в Днепр, а Днепр в описываемое время был главной дорожной магистралью. Вот по этим трем рекам и прибыла Рогнеда в Заславль из Киева после ссоры с мужем. Вскоре Владимир крестился, женился, и Рогнеда, по словам летописи «испечалясь», приняла монашество. И все — более о ней ни слова. Словно двенадцать последующих лет, прожитых в Заславле, Рогнеда молилась. Что ж могла она замаливать? Какая горечь заставила ее бросить в миру пятерых детей и замкнуться? Или умолчал о печалях ее одинокой жизни чернец-летописец ради вящей славы церкви, в которой Рогнеда стала первою на Руси монашкой. Не по своей, однако, воле…

Судьба наша рождается прежде нас; еще не закричал человек о своем появлении на белый свет, а уже она стоит наготове. Не видна она; вперед глядят люди, а она за спиной, — правит, как возница, упряжкой наших желаний; уж потом, когда поздно и незачем, догадываешься, чье неясное движение слышалось позади и чей неотступный взгляд чувствовался на затылке.

Так и с Рогнедой. Никогда в глаза она не видала князя Игоря, княгиню Ольгу, Святослава, но их дела и заботы и к ней отнеслись. Так что обойти внимание эту линию никак нельзя. О князе Олеге все знают, как он «на череп коня наступил и молвил: „Спи, руг одинокий. Не ты под секирой ковыль обагришь и жаркою кровью мой прах напоишь“». Но исполнилось слово кудесника, и умер «внезапно ужаленный князь». Случилось это в 912 году, а события нашей повести происходят лет на семьдесят позже. Несколько ранее роковой гибели Олег провел поход на Царьград, в котором прибил свой щит к воротам византийской столицы. Ходил на византийцев и Олегов наследник на киевском столе, сын Рюрика князь Игорь в 941 и 944 годах. Участвовали в этих походах безымянным множеством и полоцкие кривичи под началом деда Рогнеды; бабка ее княгиня Предслава упомянута в документах той поры.

Осенью в багряную пору, когда зашумели в полоцких дворах многодневные свадьбы, пришла и к Рогнеде плутоватая Мара, оборвав спокойствие снов. В одну ночь мир раздвоился на женское и мужское, и почувствовала Рогнеда, какая сила сводит эти начала. Вдруг стали прижигать цепкие взгляды встречных парней: оценивали они мужским оком поспевшую княжну, и она кожей ощущала тайну их внимания. Вдруг возник во снах таинственный образ — грудь стеснялась, жаркими кругами ходила по телу кровь, когда появлялся светлый юноша в белом и брал за руку, и прижимал к широкой груди, где под белой рубахой билось с подчиняющей силой сердце. Шептали его губы некие загадочные слова, и само шевеление его губ было желанно. Днем горячечное волнение чуть притухало, лик незнакомца неясно виделся на свету, и ночные встречи обращались в скрытную мечту о приезде сватов, смотринах, прибытии жениха и свадебном поезде, уносящем ее в нескончаемые года счастья.

В сумерках, когда сидела Рогнеда возле матери за куделью, а возле отца садились браться Всеслав и Брячислав, и собирались в нагретую избу материны и отцовы люди, мечталось Рогнеде под тихое журчанье веретена про свои такие же хоромы, слышался сквозь голос отца, развлекавшего мать веселым или печальным рассказом, голос своего суженого, ласковый голос заботы, и пронизывало ее нетерпение любви… Стукнули сроки, желала Рогнеда разгадать начальные загадки жизни…

После Коляд в колкую морозную неделю примчал стражник с близких застав и привез князю Рогволоду переданную гонцами весть: едут люди от Ярополка и скоро прибудут. Волнение захватило полоцкий детинец, а из него понеслась скороногая молва по всем городским дворам. Бабы гадали, сколько приданого повезет с собой княжна в далекий Киев и кого из девок выберет княгиня в подружки своей дочери на свадьбу, а признанные певуньи уже видели себя на грядущем празднике во главе хороводов, провожающих невесту в баню и из бани, и на жалобных пениях девичника, и в веселом хоре у свадебного стола, а расчетливые мужики судили о пользе, какую даст городу этот союз, поскольку все хороводы и песни, и сундуки с добром, занимающие бабий ум, ничего ровно не стоят, а важно в княжеской свадьбе одно — условия, на которых князь Рогволод согласится отдать на усладу Ярополку свою дочь.

Да, условия… Ответственная настала минута, решалось будущее на многие годы, и собрались в княжескую избу близкие князю мужи обмыслить, чего захочет Киев для своей выгоды, на чем твердо стоять для пользы Полоцка, где считать Киевско-Полоцкие границы, чьими будут волоки между Днепром и Двиной. Ярополку, говорили бояре, большой веры давать нельзя: он тихий, пока терпит трудный час — со степи печенеги поджимают, хазары не держат межу, Владимир с новгородцами тоже не пустая угроза. Ясно, зачем Ярополку Рогнеда — возникает у Киева с Полоцком дружба. Но и нам выгоден равный союз: можно поспокойнее другие дела решать — подвинуться в глубь ятвягов, устояться на Припяти, упрочить полоцкие пригороды в литовских землях и вниз по Двине…

Сидели грузные мужи, равняли желаемое с возможным, и скажи им Рогнеда свои мучительные гадания: красив ли Ярополк, какого он лика и образа — расхохотались бы они. При чем к ее замужеству его красота и характер? Да будь жабы страшнее этот киевский Ярополк — все равно достанется ему Рогнеда. Коли уйдет она к Ярополку — даром то дастся, что мечом трудно взять. Теперь о Рогнеде одна забота — закрыть ее в светелке и беречь от порчи, сглаза, лихой руки. Столько может выгадать Полоцк на княжеской дочери, что все войско полоцких земель того не добудет.