А вечер был так невероятно красив, что Ника, глядя на разноцветные облака, переползающие через спины друга друга, сразу решила — что-то случится, и скорее всего не очень хорошее. Уж слишком насыщенной была синева и багровость, слишком много тревоги в распластанных поверх цветной крутизны серых облачных покрывалах. Потому, когда вернувшись из степи, она, стряхивая с холодных волос капюшон, услышала шум в доме, всхлипывания и невнятный торопливый говор, то даже не удивилась, только в сердце ударила тревога. Не разуваясь, дернула тугую дверь, быстро вошла, сразу стараясь увидеть и понять.

Подбежала к Марьяне, опускаясь перед ней на колени и бережно берясь за неловко протянутую ногу в разорванной штанине.

— Похоже, сломала, — отрывисто сказал Фотий, который только что был у дивана и вдруг оказался в маленькой прихожей; застегивая куртку, шарил на полке, доставая ключи, — звони Пашке, закройся, никому не открывай, поняла? Марьяна охнула, пригибаясь, черная коса скользнула Нике на плечо, и перед глазами оказалось серое лицо с полузакрытыми глазами, а на щеках блестящие дорожки.

— Не надо Пашке, — хрипло проговорила Марьяна и закусила губу, повторяя невнятно, — не… надо ему. Одетый Фотий подошел, тяжело ступая зимними ботинками, отодвигая Нику, подхватил девушку, и она повисла, злясь и кусая губу. Поднял ее руку, перекидывая через свое плечо.

— Держись лучше. Тебе не надо, а Ника что — одна тут будет сидеть?

В комнате было тепло, а часы на стене примолкли, испуганные возней и пыхтением. Ника, собирая боком плюшевую скатерть, уложила гостью на диван, выдернула из-под нее шубу и набросила край на вытянутые ноги в задравшихся черных штанинах. Выпрямляясь, схватилась за стол, отодвинула его, чтоб не мешал.

— Куртку, надо снять.

— Холод-но, — пожаловалась блондинка, обхватывая себя руками за плечи и откидывая голову на смятую подушку. Белое лицо — узкое, треугольником, с острым маленьким подбородком и впадинами на скулах, багровеющими косметическим румянцем, что смешался с лихорадочными пятнами. Плечи под длинными кистями рук вздрагивали. Ника насильно развела руки и, бережно поворачивая трясущееся тело, стащила один рукав, за ним другой. Бросила куртку на пол и укрыла гостью до самого лба шубой.

— Дыши, медленно. Сейчас будет тепло. А я посмотрю ноги. Та послушно задышала под толстой овчиной. Ника присела на край дивана рядом и откинула подол шубы. Взялась рукой за совершенно ледяную ступню, на которой через тонкий нейлон просвечивали красные ногти.

— Чувствуешь? Мою руку?