Шел семнадцатый день войны.

Девятый сводный полк морской пехоты грузился в вагоны дачного поезда. На перроне было тесно, шумно и черно от флотских бушлатов.

Старшина 2-й статьи Иван Корнев стоял у подножки вагона, в третий раз прощаясь со своей невестой – чертежницей конструкторского бюро Елкой.

У них были совершенно одинаковые удлиненные серо-синие глаза в опушке густых черных ресниц, из-за которых их часто принимали за брата и сестру, и так же одинаково сосредоточенные лица. Только волосы у Елки были темно-бронзового оттенка, а у Ивана – гораздо светлее загорелого лба.

– Счастья ты не забыл? – шепотом спросила Елка, чертя мизинцем какие-то значки и крестики на пыльной стенке зеленого вагона и ее отбирая у Ивана левой руки.

Падали срезанные пулями молодые ветки берез.

Минутная тишина была тугой и звонкой, точно кожа на барабане. Под самыми окнами только что отстучал долгой очередью станковый пулемет. Бой шел, не утихая, пятый день.

В угловой комнате кирпичного домика над целым выводком полевых телефонов на полу на корточках сидели двое во флотском: вислоусый меднолицый полковник – командир Девятого сводного и капитан-лейтенант Шмелев– бывший командир миноносца «Мятежный», очень бледный, уже не молодой офицер с перевязанной свежим бинтом головой.

Второй пулемет, обшарпанный зеленый «максим», стоял в дверях. Над ним возились двое в бескозырках – горбоносый, словно обугленный грузин и белокурый усатый старшина со штатным знаком комендора на рукаве. Замок пулемета был разобран, что-то в нем не ладилось, и матросы шепотком поминали родню Гитлера до седьмого колена.

Окровавленный, понесший большие потери, полк ожесточенно оборонялся. А немцы все лезли и лезли.