По- настоящему Иванов очнулся на пятый день после……после…….

До этого были какие-то всплески сознания, в которых ярко сверкали отдельные рваные картинки последних событий… Короткая жестокая схватка…Яркие вспышки почему-то совсем беззвучных выстрелов…Неожиданный удар сзади и долгое-долгое падение с балкона 5 этажа… Нет, вся жизнь не промелькнула перед ним, просто удивление и ожидание неизбежного…

По-настоящему Иванов осознал, что жив и лежит, вероятно, в госпитале на пятый день. Всё тело болело, обе ноги неестественно задраны и к ним подвешены грузы. Достаточно скверно, но это ещё не конец. Совсем не конец.

Генерал — лейтенант Пётр Николаевич Беркутов в раздражении бросил на стол очки…

День не складывался с утра. А тут ещё позвонил министр и, весьма напористо напомнив ему о целом ряде зависших дел, поинтересовался, можно ли в ближайшее время надеяться на их завершение или, хотя бы, на заметное продвижение? И в совсем не свойственной ему манере спросил, не нужна ли Беркутову помощь? Пётр Николаевич отлично понимал, что помощи ему министр не окажет, так как нет у него специалистов, кроме тех, кого генерал мог бы привлечь и без высокой поддержки. А передать некоторые не вполне профильные дела в соседнюю "контору" министр никогда не решится, — это значило бы расписаться в бессилии. Такого "наверху" не допускалось.

И не могло начальство понять, не хотело понять, что розыскная работа состоит на 90 % из рутины, 9 % тоскливого ожидания и только одного процента темпераментной работы с бурными выбросами адреналина….И лишь этот единственный процент ложится позже в доклады об успешном задержании, разоблачении и т. п. Всё прочее, — издержки работы, в которые министр не хотел вникать.

И не должен вникать. Это было правильно. Беркутов понимал это, принимал и, в общем, не это тревожило его, заставляя всё чаще возвращаться к мыслям об отставке. Угнетало его то, что всё чаще он не понимал смысла указаний начальства, не понимал "высших соображений", лежавших в основе распоряжений руководства.