Вы молоды, амбициозны, наивны и циничны одновременно. Вы любите женщин, но теорию с практикой пока не соединили. Вы только что поступили в Оксфорд, а на дворе — 1984 год. И открытия, которые вас ждут, вполне могут быть открытиями как восхитительными, так и… э-э… не очень.
Но попробовать стоит.
Спрячься в раковину
У моего первого в жизни косяка привкус сосисок: нежных, из сверхтонко помолотой бракованной свинины и говядины, того сорта стопроцентных копыт с яйцами, которые мамочки покупают в магазинах замороженных продуктов для угощения на детских праздниках. От таких тянет блевать.
Как сейчас. В раковину, в которую только что помочился Нортон. (Мерзкая привычка, которую я скоро усвою сам, поскольку в ближайшую уборную нужно спускаться на два лестничных пролета).
— На эту дурь можно положиться, — говорит он незадолго до того, как это происходит.
— Меня тошнит.
— Сделай еще затяжку, — говорит он, — почувствуешь себя лучше.
Глупые фокусы доказывают, что вы настоящие ребята
Тихий зимний вечер в конце триместра между Рождеством и Пасхой 1984 года. Мне нелегко описывать происходившие события, но что можно поделать? Таков я был в возрасте девятнадцати лет.
Нас пять или шесть человек, и мы только что закончили обед. Обед в Оксфорде называют «холл» — наверно потому, что едят в потрясающем зале необъятных размеров. В одном его конце, там, где сидят преподаватели, висят портреты Генриха VIII — официального основателя колледжа, кардинала Вулси — основавшего его фактически, и королевы, являющейся инспектором колледжа, что показывает, насколько значительно это заведение. По бокам — портреты тринадцати премьер-министров и одиннадцати вице-королей Индии, учившихся в колледже. Сзади, там, где вход, висят портреты других знаменитых выпускников, в том числе У. X. Одена, лицо которого на холсте менее изрыто оспинами, чем на фотографиях.
Кроме того, сногсшибательность холла Крайст-Черча этим не ограничивается: его высоченный потолок покрыт живописью, относящейся к шестнадцатому веку. А если опустить взор ниже, то вы увидите горгульи, вдохновлявшие, наряду с декоративными медными головами камина внизу, Льюиса Кэрролла, когда он писал «В Зазеркалье».
В этом помещении пахнет мебельной политурой, старой капустой и историей. Когда мне приходится бывать в нем сейчас, я с трудом верю, что в какой-то период своей жизни был окружен таким великолепием. Но тогда я его не замечал. Сначала притворно, а потом по привычке.
Однако не так просто делать вид, что зал не произвел на тебя впечатления, когда в первый раз посещаешь его в качестве оксфордского старшекурсника. На тебе пиджак, галстук, мантия (длинная на стипендиатах, короткая на всех остальных); ты стоишь, немного дрожа, пока читается на латыни молитва Крайст-Черча «Nos miseri homines…»; ты садишься на свое место на скамье и украдкой бросаешь взгляды на портреты, потолок, горгульи, стол для почетных гостей… и думаешь: «Неужели я действительно нахожусь здесь — в Крайст-Черче, в Оксфорде?»
