Всегда очень трудно, противоестественно писать о молодых в прошедшем времени. Было… Был… Я знал его… Тяжело согласиться с нелепостью, допустить, что ночь может наступить среди бела дня и что холод скует плодоносящее дерево. А когда такое несчастье случается, мы в отчаянии отвергаем его, не хотим признавать. Поэтому многие из оставшихся хотят забыть. А другие, которых меньше, стараются вспоминать. Первых не надо осуждать, а вторых — считать счастливцами. Октав Панку-Яшь с его деликатностью и добродушием избавил нас от того и другого. Сраженный мраком, он оставил здесь, в этой книге, а значит и везде среди нас, свое сердце, свой голос, теплоту своей души. И мы видим, что его сердце, вопреки роковому диагнозу, никогда ни на мгновение не подводило его. Мы ощущаем его, необыкновенно живое, горячее, трепетное сердце озорного или серьезного, спокойного или неугомонного человека, оно бьется в каждой его фразе, с которой он, как к младшим братьям, обращается ко всем детям мира:

— Растите большими и пусть каждый из вас вырастет ЧЕЛОВЕКОМ!

Ибо для Октава Панку-Яшь превыше всех красот нашей планеты единственное чудо — ребенок. Он как никто другой страстно тяготел к чудесной детской поре жизни, будто к некой защищенной сфере, где, вопреки законам естества, ему хотелось выложить перед малышами все игрушки своего сердца: никогда-не-заходящее-солнце, свет-без-тени, вчерашний-день-без-слез, безоблачный-завтрашний-день… Мальчик Цуцу, у которого не было детства, который как будто родился взрослым, хотел взять реванш, хотел (что редко удается волшебникам и всегда — добрым людям) доказать, что счастье всех в руках каждого и что истоки его в самом малом: в улыбке, в цветке, в добром слове, в возвышенной мысли. Это доказывают все рассказы и сказки Октава Панку-Яшь — весь его мир. Беспомощному, безоружному ребенку О. Панку-Яшь дал элементы и клхоч беспредельного могущества, могущества фантазии. Фантазии своеобычной, способной преображать сердца. Фантазии нежности, мужества, общительности, человечности. Мир его рассказов и сказок охватывает во множестве вариантов одну и ту же тему, как будто он хотел облегчить всем детям единственное, удивительное изобретение: возьмите улыбку и немного упорства, добавьте большую цель, прекрасную мысль и… СТАНЕТЕ ЛЮДЬМИ. «Ребята, не надо ребячиться, — нашептывают каждая сказка и каждый рассказ Октава Панку-Яшь, — помните, что вам не быть ни исследователями, ни мушкетерами, ни соколами и ни отважными строителями, если сначала вы не откроете в себе человека, совершив путешествие вокруг человечности. Давайте сделаем это вместе. Вот здесь, на моем колене, этом поручне решимости, этой шведской стенке нежности, давайте прыгать вместе со мной на скакалке шутки, становитесь под этот вот пощипывающий душ, а потом широко откройте окно и глубоко дышите. Чувствуете, какой аромат? Это радость жить и расти…»

Когда в заглавии одной из своих первых книг Октав Панку-Яшь восклицал: «Есть еще место на коленях!» или когда в названии другой торжествующе заявлял всему миру: «У папы два сына!», он со своей преданностью и дарами своей души, я уверен, хотел сказать, что принимает всех детей, он считал и объявлял своими собственными всех детей в мире, объявлял их почетными гражданами солнечной крепости своей души. Царства, к счастью для нас, расположенного под самым благоприятным созвездием, где сливаются столько родственных умов, сплетающих свои голоса в волшебный оркестр: сила увлекательности великого повествователя Крянги и ясное мужество Гайдара, романтизм вопросов Сельмы Лагерлёф и невозмутимое спокойствие ответов Джерома К. Джерома, чистая меланхолия Экзюпери и неугомонность Джанни Родари, забавные шутки Чуковского и кроткие грезы над пропастью во ржи Сэлинджера… В великой битве на озере детской души адмирал Октав Панку-Яшь сумел собрать и послать на абордаж множество добрых духов, вечно опекающих детство, возраст всех возможностей: мушкетеров и Виннету, капитана Немо и Пепа из «Больших надежд», Тома и Гека, Маленького Принца и тут же — Нику Петри и Лизуку, Гавроша и Чиполлино, Цэндэрику и полярного медведя по имени Фрам…

«ДОБРЫЙ ВЕЧЕР, дорогие телезрители! Завтра будет чудесная погода, оставьте дома зонтики и галоши и плащи-болоньи, выходите на улицу в одной рубашке, не беспокойтесь, солнце будет жарить весь день, будет, по крайней мере, тысяча градусов, так что не раздумывайте, отправляйтесь на пляж или в лес, или куда хотите, грех сидеть дома в такую чудесную погоду. Будьте здоровы, дорогие телезрители, и до свидания, увидимся завтра!»

Примерно вот так говорил тот дядя по телевидению: он держал в руке указку и говорил примерно так, но только, разумеется, другими словами, своими, словами нарочно такими, чтоб было не совсем понятно; но и так было ясно, что завтра день будет чудо, массы океанского воздуха не посмеют проникнуть куда не надо, а максимальная и минимальная температура ночью остановится на очень приятных цифрах. Так что, услышав об этом, мама вышла из дому с зонтиком, а папа — в плаще-болонье и оба сказали мальчику, чтобы он сидел дома, потому что из Клужа к нам идет дождь, ой, какой дождь!

И дождь в самом деле пришел, но много позже; когда он начался, все было уже в порядке, я хочу сказать, что у мальчика уже не было никаких проблем, он смотрел на дождь в окно, как будто видел фильм, пускай льет хоть как из ведра, ему-то что. Но перед дождем вдруг потемнело, стало темно как в чулане или как под кроватью, ну, в общем, темнота не такая, как ночью или в туннеле, а такая, когда кое-что да различаешь. И давай сверкать и греметь, мамочки, какие молнии, какой гром! Даже бабушке стало страшно, мамочки, ой как страшно, и Сердечку стало страшно, он сунул голову под книжный шкаф и хвостом шевельнуть не смел. Мальчик был единственным мужчиной в доме, потому что бабушке, как я уже сказал, стало страшно и ее нельзя было считать мужчиной, а Сердечко, раз у него есть хвост, не кто иной, как собака или кошка, только это была собака. Так вот, это я и хотел сказать: великое дело — мужчина в доме! Пускай на улице сколько угодно темнеет, пускай сверкают молнии и гром гремит хоть тысячу лет, когда в доме есть мужчина, можно считать, что это обычный день — никаких проблем.

Если, скажем, ты — бабушка и дрожишь от страха и суетишься по комнате и ломаешь руки, все время повторяя: «О господи, вот беда!», мужчина в доме подойдет и скажет: «Успокойся, бабушка, ничего не случится, не надо бояться грома, потому что у нас есть громоотвод, я видел, когда залезал с дядей Фане на крышу ставить антенну. Молнии ударяются о громоотвод, разбиваются, как яйца, и спокойно уходят в землю, одно удовольствие, как они уходят в землю! А про гром и говорить нечего. Гром — просто звук и больше ничего, есть он или нет — все равно, право же, не стоит из-за этого ходить по комнате, вон, смотри, ты и тапочку потеряла, которую папа купил тебе на день рождения, то есть, я хочу сказать, папа купил тапочки, потому что у тебя сильно болели мозоли. Никакой беды не будет, честное слово: у меня есть замечательный журнал, я дам тебе досмотреть картинки, там миллион картинок с машинами, ты обхохочешься, когда увидишь, что раньше гудок у машин был снаружи, а колеса со спицами, как у велосипеда, умрешь со смеху!»

А если, скажем, ты — Сердечко, самый слабенький и самый взъерошенный щенок во всем квартале, который сейчас спрятал голову от грома и молний под книжный шкаф, мужчина в доме подойдет и возьмет тебя на руки, подует в твои испуганные глаза, почешет за ухом.