Операция «Аврора»

Плещеева Дарья

Федотов Дмитрий

1913 год. Последний мирный год в Пироне. Еще заключаются договоры и соглашения о дружбе и сотрудничестве, еще снуют по морям торговые и круизные лайнеры, но невидимая обывателю война разведок уже началась. В Российской империи, и год 300-летия царствующей династии Романовых, активизировались шпионы и агенты влияния едва ли не всех крупнейших стран Европы, и особенно – Великобритании. Именно Соединенное Королевство более других было заинтересовано втянуть Россию в гибельную для нее войну, не гнушаясь никакими средствами. Но па защиту Отечества грудью встали «бойцы невидимого фронта» – сотрудники Службы охраны высшей администрации и их коллеги из Осведомительного агентства Министерства внутренних дел!..

Глава 1

Январь в России – середина зимы. Морозы наконец окрепли, земля надежно укрыта от стужи толстым снежным покрывалом, а люди подсчитывают «воробьиные шажки», по которым пошел в рост световой день.

Рождественская неделя 1913 года выдалась в столице на редкость солнечной и спокойной. Обрадованные подарком погоды горожане заполнили скверы, набережные и площади; повсюду строили ледяные горки, заливали катки, а кое-где поднялись даже снежные городки. Лотки и палатки с горячим сбитнем и выпечкой росли, как грибы. Появились первые музыканты – баянисты и гармонисты, скрипачи и флейтисты, а в Нескучном саду расчистили летнюю веранду и устроили настоящие пляски с хороводом.

Среди густой толпы гуляющих и веселящихся петербуржцев неспешно двигались двое. Один – высокий, прямой как палка, с длинным породистым лицом, украшенным роскошными седыми усами, был одет в долгополую лисью шубу, сапоги с меховыми голенищами и лисью же шапку. Он степенно вышагивал, опираясь на резную трость красного дерева с костяным набалдашником в виде головы льва. Несмотря на импозантную внешность, этот господин не был известен широкой публике, но в дипломатических кругах и при Дворе Его Императорского Величества имел весьма серьезную и неоднозначную репутацию. Звали его сэр Джордж Уильям Бьюкенен, шел ему пятьдесят девятый год, и за плечами у него был более чем тридцатилетний опыт работы посланника в ряде ведущих мировых держав. А в настоящий момент он занимал должность чрезвычайного и полномочного посла Соединенного Королевства в Санкт-Петербурге.

Второй выглядел менее импозантно. Среднего роста, крепко сбитый, в толстом драповом пальто с песцовым воротником и в песцовом же треухе, валенках и вязаных рукавицах. Его круглое, простоватое лицо не смогла облагородить даже модная нынче «шкиперская» бородка вкупе с короткими усами. Если в первом издалека можно было признать преуспевающего буржуа или даже аристократа, то второй больше смахивал на купчину, вырвавшегося из своего захолустья в столичные Палестины и теперь не знающего, чего пожелать для полного счастья. Однако, несмотря на внешность, этот господин был не менее влиятелен и известен в дипломатических кругах, чем его спутник. Это был не кто иной, как министр иностранных дел Российской империи Сергей Дмитриевич Сазонов. В отличие от англичанина он то и дело оглядывался, отвлекаясь от беседы, и тогда Бьюкенен терпеливо повторял последнюю фразу. Говорили оба по-английски.

Глава 2

Ни свет ни заря Аркадий Францевич Кошко явился в свой кабинет, и на столе его ждал ворох бумаг. Сюда, в Малый Гнездниковский, в сыскную полицию Москвы, столько всякой дряни стекалось – успевай только разгребать. А уж по случаю Рождества вообще творилось немыслимое.

В Москву и Санкт-Петербург съезжались чудаки со всех окраин, которым дома не сиделось, вынь да положь им праздник в столице. Чудаки привозили немалые деньги, их дамы – все драгоценности, сколько набиралось шкатулках, и по такому случаю в столицы, опять же из всех уголков Российской империи, слетались стаи беспардонного ворья.

А у господина Кошко, возглавлявшего уже шесть лет сыскную полицию, были принципы. В приемной перед его кабинетом висело объявление, что начальник принимает по делам службы в случаях, не терпящих отлагательства, – в любой час дня и ночи. Сказано-то было красиво: «в любой час», но Аркадий Францевич недавно понял, что он уже не тот юный энтузиаст, что творил чудеса в рижской полиции, устраивая маскарады и самолично преследуя жуликов с револьвером в руке. Ему сорок пять, он погрузнел, и, хотя дамы смотрят с восхищением на его правильное лицо, роскошные усы и плотный стан, сам он знает – бессонная молодость миновала.

Особенно это чувствовалось под Рождество.