Жара и влажность средиземноморского лета превратили водяной знак на бумаге в исчезающий шрам, а плесень образовала неровную золотистую кайму по краям листа. Приказ, бледные буквы которого выдавали нехватку у писаря чернильного порошка, был подписан 21 октября 1796 года коммодором Горацио Нельсоном, капитаном Его Величества корабля «Диадема» и старшим морским офицером над всеми Его Величества кораблями и судами в Бастии, и адресован лейтенанту лорду Рэймиджу, командиру Его Величества корабля «Кэтлин». В приказе было сказано со свойственной коммодору прямотой:

И услышите, предполагал Рэймидж, что маркиза и Питти отправятся в Англию на более крупном корабле. «Кэтлин» жепочти наверняка прикажут воссоединиться с эскадрой коммодора, которая должна закончить эвакуацию британских войск из Бастии (оставляя всю Корсику в руках повстанцев и французов) и отплыть назад к острову Эльба, чтобы спасти то, что еще осталось, в то время как войска генерала Бонапарта хлынут на юг Италии как воды реки во время наводнения.

Генуя, Пиза, Милан, Флоренция, Ливорно и к настоящему времени, возможно, даже Чивитавеккья и Рим… Над каждым городом, над каждым портом, который приглянулся французам, будет развеваться триколор, и на каждой

piazza

вырастет железное Дерево Свободы (с нелепым красным фригийским колпаком на верхушке), а рядом — гильотина для тех, кто не сможет переварить горькие плоды этого дерева.

Однако, думал он, не было бы счастья… Благодаря вторжению Бонапарта, Его Величества куттер «Кэтлин» стал первым кораблем, доверенным командованию лейтенанта Рэймиджа; и благодаря Бонапарту — не слишком похожему на Купидона — одна из тех, кто бежала от его вояк, теперь на борту Кэтлин, и упомянутый лейтенант Рэймидж влюблен в нее….

Трезвый Джон Смит Второй казался хитрым как лис, и это впечатление усиливалось всем видом его тощего и верткого тела, но как только он осушал свою порцию грога — и все остальные, выигранные у товарищей, — черты лица смягчались, взгляд переставал метаться из стороны в сторону, и он обретал блаженный вид браконьера после успешного ночного набега на охотничьи угодья сквайра. Записанный в судовом журнале как матрос с отметкой «Второй», чтобы отличить его от другого моряка с тем же именем, Смит был также оркестром «Кэтлин». У него была скрипка и он любил играть на ней, будучи в подпитии, так что воскресенье было для него трудовым днем. Он играл гимны во время утренней службы, а днем сидел на тумбе брашпиля и наяривал вовсю, покуда другие матросы плясали.

Рэймидж стоял на вахте всего полчаса, и хотя он ценил Смита и как моряка, и как затейника, скрашивающего матросскую жизнь, пиликанье скрипки терзало его музыкальное ухо, так что Рэймидж испытывал желание выстрелом из пистолета выбить скрипку из ловких пальцев Джона Смита Второго.

Тут он как раз вспомнил про ящик с дуэльными пистолетами, которые вице-король Корсики, сэр Гильберт Эллиот, старый друг его семьи, прислал ему в подарок на борт корабля в Бастии, когда услышал, что Рэймиджу доверили его первое командование. Он еще не имел времени испытать их, и теперь была подходящая возможность. Он передал поручение по команде, и несколько минут спустя Джексон принес ящик из красного дерева, окантованный медью, открыл его на крышке светового люка и начал стирать с пистолетов защитный слой смазки. Это была красиво подобранная пара, изготовленная Джозефом Мэнтоном, — его эмблема в виде льва и единорога украшала крышку ящика. У каждого пистолета был длинный шестигранный ствол и рукоять с отделкой из зернистой древесины грецкого ореха.

Рэймидж поднял один. Пистолет был отлично уравновешен. Рукоять вписывался в ладонь, как если бы пистолет был естественным продолжением кисти, указательный палец сразу лег на спусковой крючок, словно оружие было сделано специально под его руку. Ящик из красного дерева был оснащен формой для отливки пуль, штампом для вырубки пыжей, фляжкой с порохом и коробкой запасных кремней. Набор, признал Рэймидж, делал честь оружейнику с Ганновер-Сквер и оправдывал гордую надпись на эмблеме: