В юности четверо друзей мечтали прожить свои жизни ярко, счастливо и честно. Однако у судьбы были свои планы на их счет. Кирьян стал дворником. Безобидный и глубоко верующий Федор попал сначала в стройбат, а потом и вовсе в тюрьму. Олег в погоне за мечтой бросил родину, любимую женщину и превратился в американского гангстера. А Арсений стал вором.
Но оказалось, что все перипетии их жизни – лишь испытания, подготовка к истинному предназначению. Однажды четверо встретились снова, для того чтобы создать некий духовный форпост Новой России, с которого начнется возрождение разрушенной, обворованной и развращенной страны…
Серегин
К своим сорока с лишним годам Олег Серегин подвел итог прожитого и сделал вывод: время, отпущенное ему до сегодняшней поры Богом, истрачено в бесконечной цепи авантюр, в удовлетворении плотских прихотей и всецело посвящено гордыне эгоизма. Итог, естественно, выходил плачевным: никаких полезных для сего мира поступков и достижений он не совершил, оказавшись в одинокой пустоте нынешней жизни. Единственное, что могло бы утешить при этаком приговоре себе, – мысль о миллионах подобных, ничуть своим положением не мучающихся, а продолжающих браво и бездумно околачиваться в дарованном им бытии. Однако у Серегина хватило ума, чтобы постичь истину: грешим мы скопом, а отвечаем исключительно за себя, и вовлечение в общую глупость – не оправдание глупости собственной.
Ступор безотрадных умозаключений разрушил звук упавшего из неловко раскрытой пачки патрона. Патрон покатился к краю прилавка, рука покупателя заполошно метнулась к нему, но тот проскочил под накрывающей его ладонью, упав на пол.
Олег невозмутимо смотрел на клиента, суетливо поднимавшего с пола приобретенный товарец.
Тучный, лет пятидесяти толстяк – неуклюжий, с одышкой, впервые, видимо, покупающий себе оружие. Хотя – какое там оружие… Четырехзарядное уродливое нечто, отлитое из пластика, помесь ракетницы и нелепого пистолета. Этот гибрид именовался «осой». Название соответствовало результату поражения цели: неприятному для нее, но не смертельному.
– Так это самая мощная травматика? – с надеждой вопросил толстяк.
Кирьян Кизьяков. ХХ век. Сороковые годы
Отец вернулся с фронта весной сорок третьего года, демобилизованный по ранению. Был ранний светлый вечер, розовые тени выстилали отроги таежных сопок, мычали коровы, бредущие с пастбища под ленивые матюги пастуха в домашние сараи, и вдруг хлопнула калитка; выглянувшая в оконце мать потерянно прищурилась, затем всплеснула руками и – стремглав выскочила из избы. А после донесся ее радостно-обморочный вскрик.
И вошел в горницу человек с костылем, отбросил костыль, сделал неуклюжий, с выворотом ступни, шаг вперед, взял его, Кирьяна, на руки, прижал к себе. И запомнились ему, пятилетнему, металлические, со звездами, пуговицы на его гимнастерке, густые светлые усы, упруго и нежно ткнувшиеся в щеку, и потертая пилотка с рыжей подпалиной. Человек шел к дому через перелесок из молодого ельника, и пахло от него хвоей и солнцем, но исподволь шли от одежды его и другие, тревожные, запахи: йода, горького дыма, ваксы… А вот от руки его – твердой, но осторожно ласковой, исходил словно бы дух старого дерева, как от киота, хранившего в своей серебряной глубине венчальную икону покойной бабки.
– Отец, отец воротился! – причитала мать. – Вот же, спас нас Бог, оберег от беды!
Потом, уже ночью, он проснулся, увидев в мутном и теплом свете керосиновой лампы мать и отца, сидевших за столом за поздней трапезой, с лицами усталыми, но счастливыми и спокойными, и отец говорил:
– Ничего, заживет нога, тайга дело подправит, да и с того лета трав небось насушила, обойдется… Главное – корову не отобрали, козы на месте, проживем… С молоком-то не пропадем! Ружье на чердаке? Ну, значит, и лось будет, и кабан, и косуля… А завтра сети переберу, рыбки икряной добудем, май на пороге… Поднимем пацана, один он у нас, все – в нем…
